Пыль грез. Том 2

Откуда им было знать, что только любовь обладает такой силой, что душа Тлена видела также и обезноживание его жены, а потом – изнасилования? Что, не в силах найти своих детей, он наконец отправился в нижний мир – чтобы отыскать любимую Хетан, свою семью, убежать окончательно от жестоких шипов царства смертных?

А ты не пустил меня, Ток. Мой друг. Ты вернул меня… к этому.

Он больше не тот, что был; больше нет. И он не Первый Меч. И не Логросов воин. Нет.

Он оружие.

Онос Т’лэнн двинулся дальше. Призыв ничего не значит. По крайней мере, для него. Да и вскоре затихнет. Навсегда.

Никакая тропа не вела их через Пустошь; не было дороги к их предназначению, каким бы оно ни было. Поэтому роты двигались разрозненными отрядами по шесть взводов, но не слишком далеко от рот своего легиона, чтобы объединиться в случае необходимости. Отряды по шесть взводов были сформированы по родам войск: морпехи, как ядро, затем тяжи, вокруг – средняя регулярная пехота; и рукопашники как самое внешнее окружение.

Громадная колонна обоза двигалась своим путем: сотни запряженных волами фургонов и шумные стада коз, овец, коров и родара – скоро им придется голодать на этой безжизненной земле. Пастушьи псы носились вокруг подопечных, а вокруг всадники зорко следили, чтобы ни одно животное не ускользнуло от псов, – но таких и не было.

По бокам колонну прикрывала кавалерия – копейщики и лучники; конные разведчики проверяли окрестности далеко впереди авангарда и с южного фланга; но не с северного, где двигались легионы и бригады под командой Бриса Беддикта. Его войска шли плотной колонной, за которой двигался собственный обоз – почти такой же большой, как у малазанцев. На фланге шла Синецветская кавалерия, постоянно отправлявшая всадников на разведку в глубь пустоши.

Командир Брис Беддикт ехал верхом в голове колонны. По правую руку, примерно в двухстах шагах он видел малазанцев. Слева от него ехала Араникт, за ними – с полдюжины посыльных. Из-за невыносимой жары фургоны с водой быстро пустели. Летерийские стада миридов и родара лучше были приспособлены к такой местности, чем овцы и коровы, но вскоре даже они начнут страдать. Брис понимал, что в начале пути по Пустоши мяса будет вдоволь, но потом все изменится.

Что лежит за этой неприступной мертвой землей? Из того, что можно было предположить – а вместо точных знаний были только слухи, – дальше пустыня, по которой все же проходят караванные тропы, а за ней лежит равнина эланов, видимо, боковой ветви оул’данов. На востоке равнина Элан граничит с королевствами и городами-государствами Коланса и Пеласийской конфедерации.

Идею вести армию через Пустошь, а потом через пустыню Брис считал чистым безумием. И все же, сама невозможность такой авантюры странным образом привлекала его; будь они в состоянии войны с этими далекими королевствами, речь шла бы о прямом вторжении, которое станет легендой. Разумеется, насколько ему было известно, войны не было; не было даже повода. Из Коланса не доходило никаких вестей, только зловещее молчание. Да, вторжение будет, но несправедливое. Не нужно было наказывать никаких злодеяний, не требовалось отвечать на дерзкий вызов развитой империи. Мы ничего не знаем.

Что происходит в душе солдата, знающего, что участвует в неправом деле? Что он агрессор, что несет жестокость и насилие? Эта мысль беспокоила Бриса, ведь все возможные ответы были беспощадны. Что-то ломается внутри. Что-то воет. Что-то зовет к самоубийству. А винить будут его, командира. И его брата, Тегола. Ведь они – лидеры, они ответственны, они распоряжаются жизнями тысяч людей, как фигурами на грязной доске.

Одно дело – вести солдат на войну. Посылать их на войну. Но кажется мне, что совсем другое – посылать и вести их на войну, которая сама по себе преступна. Можем ли мы оставаться безразличными к страданиям, на которые обрекаем свой же народ и невинных жертв в неведомых землях?

В его сердце живы имена бесчисленных утерянных богов. Многие разбили души своих поклонников. Другие сами были разбиты смертным безумием бессмысленных войн, кровопролитий и бесцельного уничтожения. И вторые испытывали гораздо больше мук. В самом конце будет – должен быть – суд. Не над павшими, не над жертвами, а над теми, кто так распорядился их судьбой.

Разумеется, он и сам не знал, правда ли это. Да, он чувствовал страдания богов, чьи имена хранил в своей душе; но, возможно, именно его знания порождают гнев, и гнев этот возникает в его собственной душе, обреченной биться в ловушке сочувствия. Возможно, он всего лишь приписывает мысль о праведном наказании давно почившим богам. И тогда какое право он имеет так поступать?

Тревожные мысли. А его легионы идут вперед. Искать ответы на вопросы, известные только адъюнкту. Это за пределами доверия, даже за пределами слепой веры. Они участвуют в безумии, и в его водоворот будут затянуты все, какая бы судьба ни ждала их.