Пылающее сердце

Преобладающая в обществе моральная распущенность проявлялась и одновременно поощрялась в череде модных в то время увеселений. В «теперешнем небывалом разврате на сцене» признавался даже такой светский лев, как лорд Харви. Джозеф Аддисон в начале века писал в «Спектэйторе»: «Одна из самых непостижимых загадок нашей эпохи состоит в том, что непристойность нашего театра вызывает такое сожаление, так успешно разоблачается и что одновременно так мало делается для ее искоренения... Остается надеяться, что в один прекрасный день мы получим возможность ограничить разврат в театре и внести тем самым свой вклад в укрепление морали и исправление нравов... Правда такова, что воспитанный господин на английской сцене — это человек, близко знающий чужих жен и безразличный к своей собственной; а прекрасная дама — это чаще всего смесь веселости с вероломством». Правда, позже Дэвид Гаррик отважно попытался изменить положение, но добился небольших успехов: многие театралы предпочитали мерзкую непристойность времен Реставрации. Модные светские и подписные балы отличались бесстыдной чувственностью. «Шампанское, игра в кости, музыка и супруга вашего соседа» — гласила надпись на одном из пригласительных билетов. На королевском приеме фрейлина, изображавшая Ифигению, была «до такой степени обнажена, что ее могли принять за Андромеду».

Не меньший упадок царил и в литературных вкусах тогдашней публики. Печально знаменитое издательство «Минерва пресс» с готовностью шло навстречу читателям, желавшим приятно пощекотать себе нервы. В одной из своих статей в «Эдинбург ревью» лорд Джеффри сокрушался о прошедших годах: «Никакой хлам и чепуха не могут так осрамить периодическую печать любой страны, как самые обыкновенные романы, заполонившие библиотеки... Продукция нашего рынка романов в своей низости превосходит все мыслимые границы, присвоив себе имя целого раздела литературы, и таким образом разлагая его и утягивая на дно».

Между тем нация оказалась в двойной западне — алкоголизма и азартных игр. Ни один общественный класс не обладал иммунитетом против необузданного пьянства. Среди ранних произведений Джорджа Граббе встречается сатира, в которой автор описывает невоздержанность представителей всех слоев общества — от «ослепительного пэра» до «неприметного пенсионера», не исключая «малоречивого епископа», «покладистого капеллана» и «компанейского викария». Согласно У.Е.Х. Леки, страсть к поглощению джина охватила массу населения около 1724 г. и «распространялась со скоростью и мощью эпидемии», пока «окончательно не укоренилась в народе». Такую же всепоглощающую страсть вызывали азартные игры. Публичные игорные дома получили официальные лицензии. Заведения в избытке обеспечивались оборудованием для «фараона», «бассетта», «ломбера», игры в кости и прочих игр. В два вестминстерских прихода было поставлено не менее двухсот девяносто шести столов лишь для одной модной игры. Все классы общества, от членов королевской семьи до городских подмастерьев, оказались втянутыми в стремительный поток, с катастрофическими последствиями не только для их кошельков, но и для нравственных устоев. Как заметил сэр Джордж Отто Тревельян, «общество в те дни превратилось в одно большое казино»13. Говорили, что, еще не достигнув двадцатичетырехлетнего возраста, Чарльз Джеймс Фокс задолжал еврейским ростовщикам сто тысяч фунтов, проиграв деньги в карты и кости. Гораций Уолпол с сожалением констатировал, что игра в «Ольмеке», который превзошел «Уайт» в соперничестве за звание первого клуба, «достойна краха империи или, если хотите, Английской республики. Молодые люди этого века теряют здесь по пять, десять, пятнадцать тысяч фунтов за вечер». Дела пошли еще хуже, когда правительство, эксплуатируя и подогревая всеобщую страсть к игре, стало проводить государственные лотереи.

Нравственный упадок нации усугубляло широкое распространение жестоких и низких спортивных зрелищ (если их можно таковыми назвать) — петушиных и собачьих боев, метания петухов, гусиных бегов, травли собаками быков и барсуков. В то же время статистика жестоких преступлений росла с угрожающей скоростью. Казни через повешение стали уж очень частыми, и д-р Джонсон с иронией опасался, хватит ли морскому флоту веревок. Официальных полицейских структур еще не существовало, и многие преступления оставались безнаказанными. Тюрьмы были переполнены, и преступники скорее ожесточались, чем становились на путь исправления. Банды юных грабителей фланировали по городским улицам, устраивая стычки между собой и нападая на беззащитных граждан. Учрежденный Палатой лордов комитет «по исследованию причин богохульства и вопиющего падения нравов» обнаружил клуб, члены которого были известны под названием «проклинателей». Они приносили обеты дьяволу, возносили ему богохульные молитвы, пили за его здоровье.