Пылающее сердце

Еще более серьезным недостатком тогдашней церкви было отчетливое недоверие к теологии. Опирающаяся на Библию вероучительная проповедь не пользовалась популярностью. В цене было теплохладное безобидное морализаторство. Как писал д-р Дж. Х. Пламб, «зло и вина, грех и искупление, личная драма человека и религиозный призыв - все это оказалось забыто или стало умозрительным. Учение церкви подменялось жизнерадостным оптимизмом политиков. Не было религии, которая обращалась бы к людям, живущим жалкой и отвратительной жизнью в охваченных болезнями трущобах новых городов и шахтерских деревушек. Люди нуждались в откровении и спасении». Диссентеры заслуживали порицания лишь немногим меньше, чем Англиканская церковь.

Людям предлагали голую мораль, не связанную с евангельскими истинами христианской веры — единственной, которая способна наполнить жизнь моралью. На паству она оказывала столь вопиюще малое влияние, что нация оказалась перед угрозой полного нравственного краха. «Мы так долго проповедовали мораль, — сокрушался Томас Джонс из Саутуарка, - что почти растеряли всякую мораль; и морализаторство сделало наш народ таким аморальным, что для людей уже нет границ греха, которых они не боялись бы преступить».

Если мы попытаемся проследить истоки нравственного упадка в XVIII в., то за безразличием народа и беспомощностью церкви обнаружим его исходную и решающую причину. Принято считать, что XVIII в. был веком стабильности во всем том, что касалось самих основ христианства. Даже споры с деистами послужили скорее укреплению Евангелия — все те, кто осмелился отрицать богооткровенный характер вероучения, были убедительно посрамлены. Но уже становится ясно, что в некотором смысле победа оказалась пирровой. Несмотря на очевидный триумф правоверия, не обошлось без серьезных потерь; по замечанию каноника Эллиота-Бинса, «потребовалось долгое время, чтобы это понять - ведь после такой войны списки потерь не публикуются».

Перед лицом побежденного деизма правоверие, по словам Стромберга, «поставило на разум»36. Какое-то время казалось, что изобретательно-интеллектуальная защита веры принесла ощутимые дивиденды, однако вскоре стало ясно, что покорно согласившись с чисто рационалистическим подходом, противники деизма фактически уступили в главном. В результате вся конструкция откровения постепенно развалилась. Потребовалось целое столетие, чтобы в полной мере оценить ущерб; но было слишком поздно. Впрочем, еще во времена Уэсли основания христианства стали все в большей мере подвергать сомнениям, и начало процессу демифологизации было положено. По словам д-ра В.Х.Х. Грина, «в христианстве надлежало видеть не ‘таинственное’ и ‘чудесное’, а рационально-человеческое. Те, кто высказывал подобные взгляды, обычно отличались весьма средними интеллектуальными способностями; в итоге они довели христианское вероучение до абсурда. Из системы догматов оно превратилось в моральный кодекс, Основатель же христианства стал не Спасителем и Избавителем, а просто хорошим человеком»37. Таким образом, упадок веры и нравственности в первой половине XVIII в. обуславливался незаметным крушением христианских основ.

Именно на этом фоне следует оценивать евангелизаторскую деятельность Джона Уэсли. Ему предстояло решить самые разные задачи. Только лишь заклеймить грехи своей эпохи было явно недостаточно. Сухое морализаторство тогдашних церковных кафедр должно было уступить место страстному провозвестию евангельской истины, доступному людям, и свободному от церковных Условностей. «Уэсли не тратил времени на сетования о тогдашних пороках, — пишет Ричард Пайк, — он обрушивался на них, призывая к покаянию и обращению. Он знал, что единственная надежда растленной души — новое рождение». Более того, Уэсли, в противовес волне рационалистического скептицизма, решительно вернулся к тем фундаментальным и сверхъестественным реалиям Евангелия, которые, ни в коей мере не противореча разуму, не вмещаются в его рамки.

Теперь обратимся к истории евангелизаторской деятельности Джона Уэсли. Отметим только, что внимание, уделяемое этой выдающейся личности, не должно создавать впечатления, что Уэсли был тогда единственным орудием религиозного пробуждения. Как проницательно заметил д-р Джон Уэлш, «упрощенная хронология создает стереотип всего религиозного Возрождения, как цепной реакции, последовавшей за олдерсгейтским опытом, а Джона Уэсли изображает одиноким Моисеем, ударяющим по скале закаменевшего англиканства, чтобы из нее мгновенно хлынул поток». В частности, не следует преуменьшать столь же важную роль Джорджа Уайтфилда. Однако в этой книге рассказывается о Уэсли и, вполне естественно, основное внимание будет сосредоточено именно на нем.

Часть I

СТАНОВЛЕНИЕ ЕВАНГЕЛИСТА

Глава 1

В одном ряду