Пыльные перья

– Мы можем с этим справиться. Будь эгоистом. Серьезно. Это не обо мне, не о Валли и не о Марке. Это только о тебе. Это твоя жизнь, это твоя смерть. Это… Я была эгоисткой! Я влезла туда, куда не просили. Пошла против всего, о чем меня просили. Потому что мне невыносимо представлять мир, в котором нет тебя. И твоих историй. Мир, в котором я захожу в комнату и не могу просто до тебя дотронуться. И ты, может быть, не представляешь, насколько это темный, страшный и бессмысленный мир. Насколько ты меняешь наш мир: Валли, Марка – всех! Единым фактом своего присутствия. И знаешь что? Мне не стыдно. И я сделаю это еще сотню раз, просто чтобы знать, что крошечная возможность существует. И я влезу куда угодно, сделаю что угодно, сотворю любую мерзость. Если это даст тебе хотя бы тень шанса. Мне не стыдно, Гриша. И ты… ты о нас не думай. Мы с собой справимся. Ты подумай о себе. Пожалуйста.

Она задохнулась к концу фразы, и слова, каждое – горячее, крошечное и отчаянное, жгли ей рот и язык. Саша не собиралась отступать, не собиралась жалеть о сказанном. Грин снова молчал, и это было незнакомое молчание, пугающее, непохожее на него совершенно. Он вглядывался в ее лицо, и как это может быть тревожно – смотреть друг на друга в тишине. Он заговорил, но слова давались ему почти таким же трудом, как они давались Саше в самом начале.

– Это ведь очень темная материя. Я достаточно увидел этой стороны Сказки, чтобы знать, на что эта магия способна. Что, если это окажется хуже смерти?

Саша знала, что есть вещи хуже, чем смерть. Она в своей семье была последней выжившей. И она была зрячей, наделенной знанием. Она была там, когда колдуны крали жизни девушек. Конечно, были вещи хуже, чем смерть.

– Ты боишься?

Грин потер рукой висок – жест рассеянный, он будто был где-то очень далеко, и это «далеко» приводило Сашу в ужас, потому что каждый день он уходил все дальше. Однажды он уйдет так далеко, что они не смогут за ним пойти. Не смогут помочь найти дорогу домой.

– Конечно боюсь. – Он положил руку обратно на одеяло, и Саша осторожно обвила пальцами его запястье, он не отстранился, но застыл, неподвижный, будто деревянный. Саша сжала его руку чуть сильнее и дала ему продолжить. – Кто не боится умирать, правда? Все это страшно. Пробовать страшно, умирать страшно, и риски ужасают. Даже если это шанс. Разве становится от этого менее страшно? Подожди, не говори ничего. Я об этом подумаю, хорошо? Обещаю. Потому что ты права, другой такой возможности может и не быть. Ной на самом деле пока единственный человек, который может гарантировать хотя бы крошечную вероятность успеха. А это бо́льшая роскошь, чем я мог рассчитывать получить.

Саша слушала его молча, пальцы чертили линию вокруг запястья, и он все еще был здесь, теплый, осязаемый, сильный. Она часто спрашивала себя, как у него не ломило кости носить в себе столько внутреннего жара? Он весь состоял для нее из множества невероятных парадоксов, каждый из которых ей нравился.

– Только пообещай мне, ладно? Не ходи туда один. Если ты вдруг решишься, позволь мне пойти с тобой. Или возьми Марка. Мы вдвоем пойдем, честное слово. Как тебе угодно. Но прошу тебя, не ходи туда один, я не хочу, чтобы ты был с этим один, это… ужасно несправедливо.

В какой-то момент она твердо решила, что будет здесь. Что она никогда не позволит ему уйти одному. Знала, что Мятежный будет рядом тоже. Потому что, если Грину будет страшно или если ему будет больно, он не будет в этом один.

Я буду от тебя любую боль, любую тьму, любой страх отводить до последнего. Слышишь? Буду смеяться до слез. Потому что где смех, там жизнь. И я выиграю для тебя столько секунд, минут, часов, сколько смогу. Создам столько моментов. Подожди, подожди, ты увидишь! Ты никогда не будешь один. Никто больше не будет. Обещаю.

Его бледность переставала быть фарфорово-ослепительной и все больше становилась болезненной. И Саше было так чертовски жаль. Она наступала себе на горло тут же. Никакой жалости. Между нами не будет никакой жалости.

Грин потянул ее на себя, когда их лица оказались напротив, доверчиво потерся носом, и напряжение развалилось, рассыпалось на кусочки. Саша обнаружила себя будто на облаке, тепло и воздушно, и она теперь знала, как ведет себя небо, когда драконы улыбаются.

– Куда я без вас пойду? Будет странно заявиться без предупреждения. Едва ли он помнит мое лицо. Поверь, я сам не хочу остаться с этим один.