Пыльные перья

Это просто: втащить за собой девушку, закрыть дверь. В глубине дома, у самого входа все еще сражаются. И Саша слушает. Звуки битвы лезут ей в уши, грозят свести с ума. Почему вы там, а я здесь? Саша понятия не имеет, как выглядит прощание, у нее на него никогда нет времени. Есть только суета, движения быстрые. Кухня – это хорошо. Печка – еще лучше. Саша крутит головой:

– Соль! Помогай давай, я одна этот мешок не подниму.

Про себя Саша удивляется, зачем Яге столько соли. Большой же мешок. Запасливая дама. Знала, что ли? Чувствовала, что за ними придут? Или просто ложками ела?

Два ухвата, вся печка в травах, Саша уверена, что, если какую-то разотрет в пальцах и бросит в печной огонь, это поможет. Слушать бы Валли лучше, когда она говорила о травах. Мешок с солью они несут вдвоем – одна держит, другая посыпает. Девушка все еще молчит. Неужели немая? И что мы тогда… А ничего мы тогда, если отсюда не выберемся.

На улице все те же жуткие сумерки, а если долго смотреть в темные окна, можно разглядеть глаза и руки и дымку по земле, которая прячет их голые ноги. Если смотреть очень внимательно, можно почувствовать голод. Такой бывает только у мертвого к живому. Смерть – она для многих такая же, как жизнь, только начисто лишена всех чувств, кроме голода. Жизнь – сочная и хрусткая. И они смотрят на Сашу через окно так, будто хотят сожрать. Смотрят на девушку рядом.

Они посыпают подоконники солью, засыпают порог, Саша все переживает, вдруг соль кончится. Ну сколько может быть в одном мешке?

Когда они заканчивают, то долгие несколько секунд смотрят друг другу в лица, в отблесках печного огня обе грязные и мокрые и обе невыносимо, феноменально живые. Саша на секунду прижимает ладони к разогретому печному боку. И ощущение, знакомое совсем, завивается кольцом вокруг сердца, Саша моргает часто и издает нелепый сдавленный смешок.

– Александра. Саша Озерская. Мы из Центра.

Она слышит ее голос впервые, и девчонка кажется ей дочерью луны, на год всего младше Саши, наверное, но все равно девчонка. Похожая на луну или похожая на плакучую иву, полная какой-то нечеловеческой печали.

– Агата говорит, что вы – плохие новости.

Саша склоняет голову заинтересованно. Там, где ее задевала девушка-луна, там, где ее касался мешок, кожа вздулась и покраснела. Саше хотелось ее чесать до тех пор, пока она не слезет, пока под ней не обнаружится новая. Лучше прежней.

– Агата – твоя сестра? И какие же новости, скажи мне, хуже этой? – Саша кивает в сторону темного окна, а будто пытается объяснить всю картину, все мертвые шепоты. Впустите нас, впустите нас. Девочки, милые девочки. Нам так холодно! Нам так голодно! Девочки, впустите нас. Девочки, милые девочки. Саше хочется зажать руками уши, себе и ей. Но рук не хватит, да и нельзя, она вцепляется в вилы крепче. Кожа отзывается неприятным ноющим ощущением – будут мозоли. Пусть.

Какие новости хуже этой? Под ней ходуном начинает ходить дверь в подпол, Саша слышит шепоты громче – шепоты и скребущиеся мерзкие звуки, – ей хочется расхохотаться там, где не хочется разрыдаться. С места она срывается моментально.

– Солью бы присыпать. А соли больше нет!

И это не должно быть смешным, но они переглядываются, обмениваются кривыми усмешками. Лицо девушку будто плохо слушается, Саша замечает это только что. Выражение сидит на ней криво, она будто силится проснуться и никак не может. И кто бы из них не был рад, окажись это дурным бесконечным сном? Вот бы проснуться.

Дверь в подпол прыгает, скоро они сломают замок. А когда они…

Саша наваливается на тяжелый стол всем телом, девушка тянет с другой стороны, они утягивают его прямо на дверь в подпол, и, если бы кто сказал, что в них, тощих и нелепых, вчерашних подростках, всерьез может быть столько силы, Саша бы не поверила. Хочешь жить… Саша хочет.

– А ты одна здесь?

Саша в ее голосе слышит надежду, бестолковую совершенно, отчаянную. Саша слушает, берет ухват подлиннее. Проводит над печным огнем. Сама бы в него прыгнула, лишь бы стать сейчас кем-то, кто будет полезнее. Дверка прыгает, и на стол забираются они обе, стараясь прижать хотя бы собственным весом. Вилы Саша вкладывает ей в руку, девушка смотрит на нее пораженно. Саша ведет плечом: нет времени, и сил объяснять тоже нет. Не сможет ничего сделать – хоть почувствует себя увереннее.

– Я надеюсь, что не одна. Слышишь, шумят?

Девушка кивает, прикусывает губу, будто решаясь.

– Татьяна. Таня Зорина. София говорила, что вы придете. – И будто встречает Сашин растерянный взгляд. – Ну, Яга. В миру ее звали София.

В миру у них есть имена. За дверью что-то вздохнуло, охнуло, завело жалобным голосом, Саша дернулась.

– Танечка. Танечка, девочка моя. Впусти меня.