Пыльные перья

Но как же я его оставлю? Как оставлю его болеть и умирать одного?

Саша стояла посреди кровавого пиршества, и что за твари такие были здесь? Кто это сделал? Их просто сожрали, как могли бы сожрать что угодно в этом мире. И что это за мир такой, где все бесконечно друг друга жрут?

Скажи мальчишке, пусть выпьет мою кровь. Он не подготовлен, и потому сегодняшняя битва его убьет. Немного поздно для этого, правда? Ну же. Не тяни. Я сильнее тебя, потому что я никогда не отрицал, что я собой представляю.

Никогда не отрицал?..

Саша знала, что ее застали врасплох, бессильно сжала пальцы. Но даже это сейчас было второстепенным.

– Гриша! – Голос взлетел под самый лесной купол, разбился об него, засыпал их осколками, но в этом дворе, посреди этого леса уже не осталось ничего, что можно было ранить. Эти дети рождены были с раной, этим коням уже ничем нельзя было помочь.

Огненно-рыжий, солнышко красное, умирал у Саши на руках, и она не могла сделать ровным счетом ничего, чтобы удержать утекающую жизнь в пальцах. Скоро он родится заново, а до тех пор вместо него будут сумерки, жадные и незнакомые.

Грина не нужно было ждать, Грин подлетел к ней немедленно – думал, она будет плакать, думал, нужно ее спасать, но она хватала его за руки вслепую, не глядя: взгляд застыл на морде коня, не отпускал ни на секунду. Черный и влажный глаз следил за ними, будто конь пытался удержаться за жизнь, будто ворчал про себя, до чего нерасторопны человеческие дети, времени мало. Она видела там свое отражение, она видела в нем отражение сумерек, она видела в нем отпечаток недавнего ужаса – все на свете. Как же тебе было больно…

– Пей! Не спорь, он сказал пить. Он знает. Пей, он от солнца.

Саша и не пыталась добавить в свои слова смысла, и Грин хотел возразить, лицо встревоженное, совсем белое. Даже в этих жутких сумерках, даже посреди умытого кровью двора, у самой границы леса, он был красивым. Он был самым красивым мальчиком, что она видела. Саша сжала руку крепче.

– Ну же. Не тяни. Доверься мне. Я ему верю. Гриша, если хочешь жить – надо.

Почему она верила? Потому что у конского бока было жарко. Потому что не он сжег тех людей. Потому что рвали они Сашу, которая носила не его отметку. Потому что коня они даже не трогали. Саша думала о размазанных золотых крыльях на ее спине. А после думала о горячих ладонях поверх краски. Саша думала о затихающем дыхании благородной лошади и о том, с каким выражением он на нее смотрел, будто благодаря ее за то, что он был не один. Саша забывала дышать. И ее сознание уплывало. Она держала руки на развороченной шкуре, и, если бы он мог, она знала, конь бы положил голову ей на колени.

Когда Грин прижался губами к той ране, которую секунду назад пытались стянуть Сашины пальцы, конь еле заметно вздрогнул. Тело огромное, когда-то такое сильное, даже малейшая дрожь ощущалась невероятным могучим землетрясением. Оно могло свернуть горы, но поместилось в ее руках.

Плакать думаешь? Передумай. Ни о чем не жалей. Они сейчас будут здесь. Хватай девчонку. И бегите.

Саша хотела спросить, какую девчонку, кто они, что вообще происходило, кто с ним это сделал, но Грин поднялся, утирая лицо.

– Всё. – Он звучал как-то невыносимо печально, мальчик, у которого своей жизни не было, но каждый готов был предложить ему свою, жизнь огненно-рыжего коня стекала у него по подбородку, и Саша машинально протянула руку, чтобы вытереть ему лицо.

– Я не хочу знать, что здесь сейчас произошло. Но ты. Быстро иди в машину. Серьезно. Озерская, ты драке не обучена толком. Раз в жизни…

Мятежного оборвало на полуслове: во двор пришли шорохи и шепоты, пришли покойники и неупокоенные, стояли вдоль забора, будто не решаясь переступить черту. Показались с обратной стороны дома. Лес был Сказочный, а стал мертвый. Пахло кровью, а после – гнилью. Саша видела скелеты в прорехах плоти и видела среди них души, застрявшие на земле так надолго, что даже они прогнили совсем. Может ли душа гнить? Теперь Саша хорошо знала, что может. Так много смерти, старой и новой, одинаково беспощадной. Так мало жизни – они трое, отмеченные чужой кровью, будто личиной.

Саше на секунду показалось, что в толпе она видела колдунов, гнавших мертвецов, как стадо овец.

Саша слышала Мятежного. А еще слышала женский крик из дома. Потому отняла руки от затихшего коня, оставившего после себя только ледяные сумерки.

И бросилась бежать.

Глава 22 С днем нового рождения

В дом она вкатывается как мячик, мягко ударяется об установленную кем-то защитную завесу. Ягой, кем еще. Завеса несколько секунд думает. Пускать или нет. Пока не решает: своя. Живая.