Пыльными дорогами. Путница (СИ)

Опустился на одно колено и вылил в Марву белую жидкость — молоко. После князь снял с пояса кошель и несколько золотых монет бросил. Еще взял нож и кусок алой ткани от плаща отрезал.

Потом поднялся, еще раз поклонился.

— Мир вам, люди добрые.

И ушел.

Больше Мстислава в тот вечер на берегу не видели.

— А это кто такая? — спросила я, увидев, как среди приближенных князя, следующих его примеру, появилась белокурая девушка в темно-синем корзно, с закрытым лицом.

— Княжна Сияна, наверное, младшая дочь Мстислава.

— Не знала, что у него еще и дочь есть, — только пожала плечами я.

— Она редко появляется на людях. Ельнийскому королевичу в жены обещана. Ну что, Вёльма, насмотрелись, пойдем гулять что ли?

— Пойдем, — улыбнулась я и взяла Ладимира под руку.

Плевать мне, что люди скажут.

Колдовской огонь разгорался все сильнее. Манил к себе, чаровал, без оков в плен брал.

Смотрела я на него и будто тонула в сиянии бесконечном. То ли волшба лунная вновь сказалась, то ли хмель в крови бродил, а будто горела сама.

Музыка рекой лилась, переплетаясь в ленту грез, вилась все выше и к самым небесам уносила. Ноги в пляс так и просились — невозможно на месте усидеть. Осьмуша и тот поддался ночной волшбе. Ишь, как лихо выплясывает с какой-то пышной девкой на пару. Совсем осмелел наш перевертыш.

Неподалеку парни костер разводили. Все выше его пламя поднималось, новых и новых пленников завлекая. Искры улетали в черное небо, покрытое зернами звезд. Как бы птаха нынче не испугалась да не опалила крылья, пролетая над здешней землей!

Средь толпы вдруг почудилось, что вижу я Варвару. Не одну, а мужиком каким-то — лица не разглядела. Чародейка будто улыбнулась мне быстро и скрылась опять в бесконечном хороводе людей.

Жалейка и гусли наперебой хвастались своим умением веселить людей. Где-то дальше били в барабаны, слышались песни. Я сразу вспомнила, как однажды побывала на дне Купалы. Было мне тогда пятнадцать лет. Помню, даже венок сделала — как все девки, надеялась, что к счастью приведет он — пошла следом, а он, окаянный, взял да и утонул. С тех пор я и поняла, что трудно будет счастье отыскать. Оно ведь как венок тот — то в руках держить, то хоть под воду нырни не достанешь.

— Идем, с нами! — какая-то девка схватила меня за руку и втянула в хоровод.

— Иди-иди, — засмеялся Ладимир, а сам на месте остался.

Я следом подхватила дюжего парня, что после Пересветом назвался. Он еще кого-то и вскоре хоровод превратился в длинную цепь. Танцевали мы вокруг костра, зажженного прямо на берегу Марвы, на белом песке. Радостные крики, голоса, смех, огни, плеск воды, гул огня — все слилось в одно. И усталости не было, и спать не хотелось.

Хоровод закончился и ручейком стал, а после начали через костер прыгать.

— Нет-нет, не могу я, — уговаривала своих новых приятелей — Пересвета, Мала и Любаву. — Боязно очень!

— Давай, Вёльма! На меня погляди, не боюсь ведь! — уговаривала Любава.

— Огонь огня не боится! На косу-то свою погляди, — смеялся Пересвет.

— Да ну вас в баню, не отверчусь ведь, — махнула рукой я.

— Вот это дело!

— Не бойся, за нами иди!

Никогда я через костер не прыгала. Отец с матерью не пускали, мол, сиди Вёлька, куда тебе неумелой. Так нет тут их да и разве допустят боги, чтоб случилось чего в такой день.

Разулась я, ступила на прохладный песок. Глаза на миг прикрыла, улыбнулся и побежала. Разогнала, прыгнула, и будто крылья выросли. И костер небольшим показался, и не страшно совсем. Только жаром будто обдало.

— Ну вот и не страшно ведь!

— Ты огнёвая, тебя не опалит!

— Молодец, лиса рыжая! — послашались крики вокруг.

Один за другим парни и девки через огонь прыгали. Не боялся никто и никому огонь вреда ни причинял.

Мальчишка один, правда, неловко плюхнулся на песок, но потом поднялся и громко расхохотался. Все тут же подхватили и с ним смеяться стали.

А после, как огонь перегорел, гусляры заиграли, песни зазвучали грустные, напевные.

— «Заклятье» спой! — крикнула немолодая полная баба в яркой кике, бросая три монеты босоногой девчушке, что пела рядом с гусляром, стариком с окладистой бородой.

— Какое тебе «заклятье»? — загоготал хмельной мужик в красной рубахе. — Саван пора подбирать, а все туда же!

— Упырь тебя за ногу, злыдень горластый! Я помоложе тебя стану. А будешь мед бочонками хлебать, так самому саван нужен станет!

На этот раз смех подхватили все вокруг и мужик только развел руками:

— Уела, дурная баба.

— Пой, давай!

— Пой!

На разложенный на земле платок посыпались монетки. Гусляр и девочка переглянулись.

— Давай, внученька, пой, — кивнул старик.

Девчушка оправила на себе сарафан, выпрямилась и тоненьким, по-детски нежным голоском затянула совсем недетскую песню: