Пыльными дорогами. Путница (СИ)

Дом Велимира казался пустым. Сам чародей до самого утра прийти не обещался — на княжеский пир позвали. А где пир, там и совет. Хельга спала давно. Вчера говорила, что ни за что не выйдет из дому — боги ее не позволяют чужой праздник гулять. Осьмуша только, бедолага, уснул на лавке в коридоре — напился уж очень.

Я вошла первой, Ладимир дверь закрыл следом. Тихо прошла наверх, к комнате, где живу.

— Вёльма, стой, — за руку меня удержал.

Я обернулась.

— Не держи зла, лисица, — проговорил Ладимир негромко. — Люблю я тебя. Когда рядом, покоя мне нет.

— И я тебя люблю, Ладимир.

— Вёльма, — посмотрел он на меня, и снова исчезло все. — Останешься со мной?

Я улыбнулась и прикрыла глаза.

— Останусь, знаешь ведь, — как выдохнула.

В эту ночь Ладимир мою косу расплетал и платье, узорами расшитое, от его руки на пол упало.

Не думала я ни о чем больше. Имя его шептала только иногда, а пальцы в темных волосах тонули снова и снова. Чудилось будто сердца наши как одно бьются, и сама себе не верила.

Руки его ласковые крепко меня обнимали, не отпускали ни на миг. Губы целовали сладко-сладко. И чувствовала я, что одно мы теперь, не разорвать никому. До смерти помнить буду эту ночь. Целый век, что отпущен богами.

— Лисица ты моя, — прошептал Ладимир после, когда волосы мои с плеч в сторону откидывал. Они падали на постель рыжим водопадом. — Будто огонь…

Я только улыбнулась, обняла его крепче и на груди уснула.

Одни лишь боги мне судьи.

* * *

Тихонько, на цыпочках, я вышла в коридор. Час ранний — никто не должен меня заметить.

Светлые боги, как же я обманулась!

Прямо за дверью стояла Хельга. Северянка выглядела так будто и не ложилась с самого вечера — аккуратно убранные волосы, разглаженное платье, на лице — спокойное равнодушие. Не перестаю дивиться, как она только умудряется такой безупречной быть.

— Тихое утро, Вёльма, — лишь сказала Хельга и прошла дальше, по своим делам.

— Тихое утро… — вымолвила я в ответ.

Не пошла, побежала к себе, заперлась. Надобно теперь в порядок себя привести да к Всеславу идти.

Как уходила я, Ладимир еще спал. Тихонько собралась, чтоб его не тревожить.

Вспомнив вчерашний вечер, невольно улыбнулась, и видать краской залилась — так жаром-то и обдало. Ох, натворила ты дел, лисица рыжая! Натворила и рада-радешенька, и не жалеешь ни о чем.

За окошком заря утренняя алым цветком распускалась, а я в зеркальце небольшое смотрела. Выпросила его у Варвары. Зачем ей целых три-то? пусть одно и мне будет.

Хельга… и чего ей не спится, окаянной? Неужто в Скельдиании положено ни свет ни заря подниматься и по домам бродить? Ясно теперь, чего она так на меня смотрела — и думать нечего, почему это девка с утра лохматой-растрепанной, кое-как одетой да со следами поцелуев на шее выходит.

Не такая баба Хельга, чтоб болтать налево-направо, не скажет никому. А Велимир и без того обо всем знает да тоже сор из избы не понесет. Ладимир хвастаться не станет, а я и подавно. Потому так будет — наше это дело, мое и его. Наша любовь, нам и ответ держать. А коли нужно будет за себя сказать, так я и отвечу перед богами.

Расчесалась, а косу собирать не спешила. Как упадут волосы свободными на плечи, так будто и краше стану. Ладимир вон как долго любовался как струятся мои рыжие пряди в его руках. «Будто огонь», — говорил вчера.

Меня-то боги одним огнем наградили, а его другим. Глаза так колдовским пламенем и горят, и мир весь в них отражается. Как взгляну — кажется, оторвусь от земли и взлечу будто птаха небесная, и руки крыльями станут — прямо под ясный небосвод отправлюсь. А все ведь на земле стоять продолжаю.

Вот она любовь — силища какая! Врут люди, что злая, не верьте. То конец ее злым иной раз обернется да не у всех. А любовь, ежели только из сердца самого, та к звездам поднимает и душа с ней летит, а не по земле шагает, на посох опираясь.

Всеслав нынче хмурый был. Не улыбался, не шутил. Сидел только и старую летопись читал. С ним и Варвара с Тишкой притихли. То они все собачатся меж собой, а сегодня примолкли.

— Что смурной такой, Всеслав? — решилась спросить.

— Не всем же сиять медным грошем, как ты, лисица.

— А чего ж не сиять, коли повод найдется? — не смутилась я.

— А то-то и оно, что нет повода ладного.

— Случилось что?

— Давно уж случилось, Вёльма, давно. Гарнарцы треклятые поедом жрут, скельдианы надумали вон в войну ввязаться, нам помочь, а тут еще и ельнийцы, чтоб им пропасть на месте, в гости заявиться решились.

— Ельнийцы? — я едва сдержалась, чтоб свой восторг не выказать. Уж сколько я слышала про этот народ чудной, сколько сказок знаю мне б вот хоть одним глазком на ельнийца настоящего глянуть. Только Всеславу об этом ни намека. — Чего им понадобилось?

— Того ж, что и скельдианам, Беларде помочь.

— Разве ж плохо?

— Плохо-то неплохо, а не время сейчас князю почести гостям воздавать да красные дорожки разворачивать. Ельнийский королевич вознамерился на Сияне Мстиславовне жениться, как только Ихмета разобьем. Вот и решил он и доблестью воинской покрасоваться, и девицу просватать.

— Так вроде ж просватана, — не разобрала я.