Раб лампы

Это был голевой пас судьбы, и Тристан послал мяч в девятку. В студии прямо ощущалась бурная реакция миллионной аудитории по ту сторону кинескопов.

И в эпизодах, где речь шла о рождении останкинских бобин со всеми кознями вокруг конкурсов и званий, доносами, садомазохистской процедурой бесконечных худсоветов, чья главная продукция — запреты на всё, что можно записать на плёнку. И если запись всё-таки удавалось сделать — не дай бог ей оказаться незаурядной! Такая плёнка либо немедленно запрещалась, либо ссылалась на недосягаемую никем при жизни бобины полку.

Жизнь эта, как известно, была недолгой.

И в описании медленной смерти чудом сделанных и чудом сохранившихся записей в бесконечных лабиринтах «Останкино» Тристан достигал поистине ленинской изобличительности.

Масла в публицистический огонь добавляло присвоение Советским государством в лице Минкульта и иже с ним девяноста процентов любой выручки от любого международного исполнения кем бы то ни было, чего бы то ни было, где бы то ни было.

На самую далёкую от музыки аудиторию безотказно сработало описание практики награждения ярчайших представителей ковёрно-кремлёвской исполнительской школы бесплатной городской и загородной недвижимостью и безлимитной пайковостью при поддержании заработка остальных музыкантов страны на отметках, близких к измерительной погрешности.

Так и получилось, что после бескровной победы Тристана Дела в прямом эфире оковы пали, и серия «Сокровища „Останкино“» выпорхнула на мировой рынок, теперь не сдерживаемая никем.

Так и получилось, что бурный, мятущийся «Третий» Рахманинов в трактовке замурованного до конца жизни Целя попался на глаза кинопродюсеру Джорджу Мак-Лири.

— Это готовое кино! — шлёпнул он по коленям и позвонил команде сценаристов.

А когда через три года голливудский актёр Патрик О’Грейди получал Оскара за роль пианиста в фильме «Третий Рахманинов», в зале рядом с Тристаном и Папой Сидом сидела вдова Иллариона Целя.

И звучал отрывок теперь уже всемирно известного исполнения, добытый в подземных рудниках «Останкино».

А вот Куче верность слову оказалась не по карману.

Держался годика с пол, но гонорарный голод не тётка. В конце концов дунул в «Останкино» на всех парах.

И исправно переступал его порог до самой смерти, изо всех сил стараясь, чтобы это случалось почаще, как в старые добрые времена. Для этой цели надо было поддруживать со всеми, у кого популярные эфиры с гостями.

Поэтому, завидя меня в коридорах «Останкино», церемонно жал руку и заговорщицки подмигивал:

— «ТУ-104 — самый лучший самолёт»…

Колдун Кулебякин

Чтобы разговор о телевидении был полным, надо бы немножко мистики. И вот вам новелла с колдунами и кикиморами.

С первых дней на земле за каждого из нас бьются три главных искусителя рода человеческого. Любая судьба — результат того, какой из них одержал победу.

Это демоны власти, денег и славы.

Они взаимоисключают друг друга.

Например, для того, кто одержим демоном денег, одержимый духом власти — кретин. Ну не смешно ли: когда умер победитель в самой грандиозной войне в истории человечества и как результат властитель половины планеты, его личное имущество уместилось всего в три коробки. Оно состояло из шести военных кителей, двух шинелей и будильника в виде лисы с отбитым ухом.

Не найдёт он общего языка и с тем, кого обуревает демон славы. Вы читали хоть одно интервью Абрамовича? Ещё чего, ведь деньги любят тишину.

От разногласия между демонами страдает человечество. Так, именно из-за них мы считаем Чехова королём короткого рассказа. А ведь сам он всю жизнь мечтал написать крупный роман: на дворе стояла эпоха Толстого, и без большого полотна настоящая писательская слава была немыслима. Когда же Антон Павлович объявил о своём решении бросить всё и засесть за эпопею, с противоположного конца семейного стола раздался голос отца, который, хоть и давно жил в столице на деньги послушного сына, в душе оставался неудачливым лавочником из Таганрога.

— Антон, — сказал он. — А издатель романа так же будет платить тебе восемь копеек за строчку, как юмористические журналы?

— Нет, папа.

— Чтобы больше я не слышал о романе.

Так мы остались без национальной эпопеи от Чехова. А жаль. Наверняка было бы умно и колко.

Демоны — нечистоплотные конкуренты, они переманивают людей.

В донской юности мы со сверстниками восхищались виртуозной игрой одного гитариста чуть постарше нас. Хотя его фамилия звучала торжественно — Эфроимский, — весь Ростов любя звал его Фимой. Мало того, что он летал по грифу, как Блэкмор, ещё и пел, как Клэптон.

А при первом же взгляде на этого белокурого красавца с ясными глазами становилось понятно, что по нем сохнет слава. На городской танцплощадке мы слушали его, разинув рты, и, зная такое дело, он закатывал получасовые гитарные соло вопреки танцевальному регламенту.

В то время я выколачивал прибавку к стипухе, барабаня на свадьбах, и пару раз халтурил с ним.

— Серый, а почему ты не едешь в Москву? — спросил я его в минуту передышки между песнями.

— Зачем?

— Как зачем? А слава?