Раб лампы

— Смотрите, я приготовил для вас сюрприз, который раскрою только в этом вашем прямом эфире.

— Отлично! Предупреждаю: я тоже.

— Да, но мой может оказаться для вас и вашей передачи смертельным. Не боитесь?

— Делайте, что считаете нужным. Но и меня не обессудьте.

Три пальца, два, один, указательный в лицо — эфир!

— Здравствуйте! Апофеоз прямого эфира: через минуту мы увидим, как под пальцами одного из самых прославленных пианистов планеты Арнольда Кучи родится уникальная трактовка «Баркаролы» Шопена, одной из самых трудных пьес мирового репертуара!

И хотя титаническими усилиями администраторов программы добытый и доставленный в студию лучший в Москве рояль был готов изойти звуками, пианист к нему не спешил.

Наспех поздоровавшись со зрителем, он выпалил в эфир тщательно отрепетированную пламенную тираду, обличающую шайку останкинских христопродавцев, за жалкие гроши сторговавших чужакам сокровища, на которые не имели никакого права, ибо те принадлежат всему народу.

— Заокеанские аудиофилы с большой дороги и их останкинские прихвостни даже не посчитали нужным обратиться к законному владельцу прав на эти сокровища — к русскому народу, — моржом ревел в прямом эфире Куча. — Кто же это, как не пираты?

— Позвольте, вы только что назвали хозяином этих сокровищ народ. Тогда кем же назвать Минкульт СССР, который все полвека советской власти налево и направо торговал этими же сокровищами, как своими, присваивал полученные барыши и не заморачивался ни авторскими, ни исполнительскими правами? И уж меньше всего спрашивал владельца, кем вы тут провозгласили народ, — сказал я.

Куча уставился мне в лоб.

— Ах вон оно что! Вы — часть останкинской шайки! — осенило его. — А я-то купился на дырявую тряпку «свобода мнений» при входе в эту студию! «Так! Отрезвился я сполна!» — как сказано у классика. Ну что же, вот сюрприз, о котором я вас честно предупредил. В начале передачи вы объявили, что я сыграю одну из самых трудных пьес Шопена — «Баркаролу». Так вот, Шопена я сыграю. Но не трудную для меня, а смертельную для вас пьесу. Я сыграю в вашу — не честь, её-то у вас, новых останкинцев, отродясь не бывало! — а в вашу память «Похоронный марш». И прежде всего он прозвучит лично по нынешнему начальнику «Останкино». Недолго ему осталось. А если после этого он оставит в живых ещё и вашу фарисейскую передачку, то лишний раз признается в собственном скотстве и беспринципности.

И Куча вдарил.

Ещё пару лет назад после его слов марш действительно был бы похоронным как для передачи, где такое публичное «неславабогу» возможно, так и для Председателя Гостелерадио СССР, который попустительствовал-попустительствовал, да и допопустительствовался. Он это знал и уничтожал врага по всем законам сусловско-фурцевскогого боевого устава.

Но в «Останкино» уже были другие времена.

И ничего, кроме:

«ТУ-104 — самый лучший самолёт,
Сто пассажиров на борт он себе берёт»

— внутри меня не родилось.

Эти слова народ положил на «Похоронный марш» Шопена после того, как рухнул первый советский реактивный лайнер. Это был бомбардировщик, приспособленный для гражданских перевозок. Он прославлялся как живое воплощение заботы партии о советском пассажире настолько назойливо, что стал этого пассажира раздражать.

Об этом и стих.

Именно он-то и звучал в душе советского человека всякий раз, когда к Кремлёвской стене отправлялся очередной орудийный лафет с кремлёвским старцем на борту. Тогда из телевизора Шопен раздавался довольно часто, потом на какое-то время затих.

А теперь вот неожиданно проснулся и в новом телевизоре.

— Проникновенно. Чувствуется задетость за живое, — подытожил я исполнение. — Но если помните, я тоже предупредил вас об ответном сюрпризе. Вот он. Встречайте — Тристан Дел!

И из глубины студии в свет вышел Трис, только что приземлившийся из Лос-Анджелеса инкогнито, специально для прямоэфирной дискуссии.

Но она не состоялась.

— Дерьмо! — рявкнул на всю страну Куча. — Вы обманули меня! Вы пригласили меня якобы сыграть Шопена, а сами подготовили провокацию!

— Так не я ли с Шопена и начал, а вы вместо этого предпочли…

— Я предпочитаю одно: принародно назвать вас подлецом и дать слово никогда больше не подать вам руки, как и никогда больше не переступить порога воровского притона, в который вы превратили «Останкино»!

И вылетел из студии, по пути натыкаясь на осветительные приборы, отчего из глубины студии в прямой эфир летел отборный бирюлёвский мат.

А ведь начало передачи не обещало зрителю ничего хорошего.

Зато теперь она стала такой близкой миллионам, что рейтинг достиг космических показателей.

Чем, разумеется, охотно воспользовался Тристан, получивший в безраздельное владение добрый час прямого эфира, идеально разогретого Кучей.

И был, кажется, обескуражен нежданным подарком судьбы.

Он-то готовился к прямоэфирной схватке, чтобы в ходе её окончательно решить судьбу проекта «Сокровища „Останкино“» в общественном сознании. А вместо этого безо всякого боя получил трибуну для монолога победителя.