Раб лампы

«Стареющий галактический посланец вовсе не спешит смириться со столь естественным для его возраста дряхлением. Напротив: вчера он лихо отплясывал на презентации нового клипа модного диджея Шпинделя, нисколько не смущаясь под удивлёнными взглядами молодёжи. Секрет прост: смущение седому ловеласу помогает преодолеть семнадцатилетняя провинциалка. Видимо, остатки славы и светских знакомств бывшей звезды голубых экранов для девушки — достаточная плата за нехитрый процесс согревания остывающих костей».

Подпись к одному снимку гласила:

«Старый конь борозды не испортит…»

Подпись же ко второму завершала пословицу:

«…но и глубоко не вспашет».

— Другое дело, — похвалил Бузеев. — А как зовут нашу красотку?

— Не знаю, — ответила Кукарача.

— Это не ответ. Через пять минут фамилия и род занятий у меня на столе.

Щеднов с Тоней ещё лежали в постели, когда зазвонил телефон.

— Алло? Александр Николаевич?

— Да.

— Вас беспокоит корреспондент газеты «Известия» Раиса Крачковская.

— Простите, какой газеты?

— «Известия».

Такое враньё было в порядке вещей, поскольку звездобратьевцы не раз сталкивались с обидным обстоятельством: стоило им сказать правду о том, где они работают, как на том конце немедленно вешали трубку.

Чтобы не рисковать, Кукарача выбрала такую газету, которую Щеднов знал наверняка.

— Тонечка, притуши телевизор, пожалуйста. «Известия» звонят, — прикрыв трубку рукой, похвастался Щеднов.

«Ага, Тонечка, значит», — услышала и записала Кукарача. Первая часть задания была выполнена.

— Чем обязан?

— Наши читатели очарованы вашей юной спутницей, с которой вы вчера появились на презентации у диджея Шпинделя.

— Спасибо, очень тронут. А… где и как могли нас видеть ваши читатели?

— Снимки уже в Интернете.

— Правда? Так быстро? Хотя неудивительно, Тоня ведь действительно тонка и грациозна. Передайте вашим читателям, я их прекрасно понимаю.

— Охотно передам. Не могли бы вы рассказать нам о ней?

— Вы ставите меня в неловкое положение. Я могу только рассказать о том, как очарован и счастлив, но вряд ли это стоит делать принародно…

— Тогда не могли бы вы передать трубку Тоне, мы расспросим её сами.

То ли застигнутый напором Кукарачи врасплох, то ли тронутый некогда постоянным и даже назойливым, а сейчас таким редким и оттого таким ценным вниманием прессы, Щеднов протянул трубку Тоне.

Через полчаса Бузеев довольно потирал перед монитором крохотные и сухие, как у ящерки, ладошки.

— Так, мама, значит, бухгалтер из Камышина. Девочка росла без отца, и фотографии Щеднова были самым дорогим мужским лицом в доме. Офигеть! Рыгай на бумагу, Кукарача, в пять закрываем номер!

«Рыгать на бумагу» было его любимым выражением. Он переделал его из строки белорусского поэта Леся Качана, которого проходил на уроках родной речи в городе Гродно.

На певучей мове это звучало здорово, в уродливом русском переводе Якова Словуцкого же пассаж певучесть терял и выглядел так:

«Не патоку страсти — горькую ревности желчь
Я изрыгнул на бумагу».

Поскольку за многие годы единственным существом противоположного пола, разглядевшим в гривастом гномике Бузееве сексуальный объект, была Ирка Сомова, и то не без некоторого аутотренинга, эти стихи он особенно любил.

В полпятого того, что настрочила Кукарача, для современного читателя оказалось всё-таки маловато.

— Думай, что бы еще подрыгнуть, Кукарача, думай! — потрясал маленьким кулачком Бузеев.

И тут Раечку осенило.

— А не был ли Щеднов на гастролях в Камышине восемнадцать лет назад? — глядя прямо в глаза Бузееву, проговорила она.

— Я всегда знал, что ты гений, Кукарача! — от восхищения Бузеев стукнул по столу крохотным кулачком.