Раб лампы

— Вот горе мое, уже прислонился где-то! — и с этими словами она потащила его из курилки по направлению к студиям, излишне нежно гладя его спину и даже, кажется, некоторую часть боксёрского задика.

О, как знал Щеднов эту нежность!

— Что это было? — спросил он.

— Как, вы не знаете? — взвизгнули пэтэушницы, всю сцену наблюдавшие широко открытыми глазами. — Это же сам Жека Кошмар Варва! А вы не знаете, куда его повели?

— Знаю, девочки. В первую.

— Ой, извините, мы пойдём?

— Мгм.

— Спасибо за автограф, мама упадёт! — и уже убегая по коридору к первой студии, они на ходу собирали подруг: — Ларка, харэ тормозить, Кошмар с «Расстрелом» по ходу щас будут в первой, я в шоке!

Никто, конечно, не знал, что в это время на десятом этаже новый Председатель Гостелерадио распекал нового Главного редактора музыкального вещания.

— Вот вы, к примеру, знаете, что популярно сейчас у молодёжи?

— Знаю.

— Что?

— Вот это, — и редактор ткнул пальцем в монитор Председателя, который показывал происходящее в студии.

С монитора смотрела щербатая пасть Жеки Кошмара Варвы с черепом на цепи вокруг шеи. Он пел подпольный хит, в те дни переписывавшийся миллионами магнитофонов.

— Тротуар — пада-бада-бада
— тротуар.
Все оплёвано, все облёвано!
Тротуар… —

и так всю песню плюс проигрыш.

— Кошмар, — вырвалось у Председателя.

— Как, вы его знаете? — удивился редактор. — Его именно и зовут Кошмар. Жека Кошмар Варва.

— Что вас удивляет? — Председатель прорюхал, что случайно попал в точку. — Что же, по-вашему, я такой уж ретроград?

— Я этого не говорил.

— Но думали.

— И вам это нравится больше, чем Шуберт? — пролепетал в пол музредактор.

— Больше, чем Шуберт, мне нравится зритель, которого я должен поймать экраном, как простынёй ловят летучих мышей, и как мышей же повести на выборы. Вы Шубертом и Александром Щедновым намерены их поймать? Думаю, нет. Я достаточно циничен для того, чтобы вы поняли задачу?

— Достаточно. Отправляюсь ловить мышей.

Новый Председатель был назначен не зря.

Кошмара разорвали на части по всем программам.

И попали в точку. Уже через месяц песню «Не волнуйся, мама, ничего не будет хорошо!» распевали дворцы культуры, эскадрильи, эскадры и золотодобывающие артели — те самые, что ещё лет пять назад носили на руках солнечного хлыстуна Щеднова.

Просто на людей в те дни обрушились собственные проблемы, большинство из которых было связано с безденежьем, и нести сквозь холодные галактики чудом остававшееся в земных сердцах дорогое тепло они уже не спешили.

Так естественно место щедрого лица космического посланца над девичьми койками заняла пусть щербатая, зато неретушированная и, значит, честная пасть Жеки Кошмара Варвы из группы «Расстрел» с черепом на шее.

— Я ж вас звал, — много лет спустя Жека Кошмар Варва сказал Щеднову на каком-то фуршете. — Надо ж было соглашаться. Грех гордыни?

На Кошмаре еле сходился пиджак из белой парчи со стразами, поверх всё ещё висел череп, только теперь с двумя алмазами в глазницах.

— Встретимся на этом месте через десять лет? — ответил Щеднов и продолжил накладывать фуршетное канапе в кулёчек. Уже несколько лет пища с приёмов была его завтраком, обедом и ужином.

Первой из жизни Щеднова исчезла Алюся Свирь.

Следом куда-то растворились семьи с фотоаппаратами, до этого преследовавшие его повсюду.

Потом одежда запахла мужской затхлостью — прислуга была уволена по безденежью, и в химчистку теперь приходилось ездить самому и в метро, а чаще раза в месяц на это испытание космический посланец был не готов.

Ему казалось, что все в вагоне узнают его и презрительно хихикают над его падением с галактических высот.

— Простите, а можно с вами сфотографироваться? — однажды в метро раздался тоненький голосок, и жизнь Щеднова вновь расцвела яркими красками.

Голосок этот принадлежал Тонечке Сёмушкиной, и была она родом из городка Камышин, где её мама работала бухгалтером в сети продуктовых палаток.

Тонечка приехала поступать в институт геодезии и картографии, остановилась у маминых знакомых и — надо же! — в метро встретила человека, чьи фотографии окружали её с детства, на чьи фотографии только что не молилась мама и трепетное обожание это передала дочери. Так как не было других примеров, то — «Смотри, Александр Щеднов бы так не поступил!» — говорила она дочери. И вот этот Щеднов стоит из мяса и кости перед ней в метро.

Потом они сидели в бургерной, потом ходили по смотровой, потом:

— Вы ведь не поступите со мной…

— Как?

— Как другие?

— Не поступлю.

Но Щеднов так поступил, только не сразу, а под утро, притом очень-очень нежно.

И оказалось, что это в жизни Тонечки впервые.

Но и в жизни Щеднова впервые за долгие годы на кухне утром зашкворчала яичница.

Потом Щеднов говорил с Тониной мамой, и та радостно плакала в трубку.

Потом настал черёд плакать Тоне, но по другой причине.

— Зачем вы мне всё это показали? — размазывая слёзы по щекам, икала она. — У вас такая жизнь, я вам не нужна.

И Щеднов помимо воли засоответствовал.