Раб лампы

И ещё много доброго принесла Кукарача своим коллегам! Десятки их наполнили свои кто издания, кто информационные сайты собственными вариациями щедновской мыльной оперы, благодаря чему были отданы многие долги, куплены кому долгожданные Барби и Кены, а кому и айфоны на зависть одноклассникам. Была оцинкована пара днищ и даже залатана крыша на старой даче — так что жена перестала, наконец, кое-кого пилить.

И всё же кое-где всё-таки случился.

Конкретно — в квартире Александра Щеднова.

А именно — вдребезги разбилось стекло на их с Тоней портрете, который сделал старый щедновский друг Жека Мыльников, фотографировавший ещё Николаева с Терешковой.

Огромный портрет с какой-то особеннно светлой Тоней сорвался с гвоздя в прихожей после истерического удара, с каким захлопнула дверь Инна Павловна. Перед этим она в кровь отхлестала ревущую белугой Тоню и проорала в лицо Щеднову чёрт знает что. После чего сграбастала дочь в охапку и буквально выгребла её на лестницу, на ходу теряя из незастёгнутого чемодана не успевшее просох-нуть девичье бельишко.

Полчаса спустя, скрипя осколками и тщательно обходя пятна Тониной крови в прихожей, Щеднов вышел и тихонько прикрыл за собою дверь.

В метро, глядя на него, теперь действительно перешёптывались.

— Слышь, дед! Оставь что-нибудь молодым, — гоготнул рыжий крепыш в худи, и вся компания прыснула со смеху.

Только теперь Щеднов лицо за воротник пальто не прятал, а наоборот, гордо вытянув шею, смотрел в тоннель взором адмирала космической эскадры, высматривающего в звёздной пучине прожектор своего флагмана.

И когда поезд подходил к платформе, спрыгнул на рельсы.

День начинался, как обычно: ещё внизу Кукарача умудрилась поцапаться с отставным подполковником ракетных войск Сухозадом, работавшим в редакции «Звездобратии» гардеробщиком: на загривке новенького китайского пуховичка, видите ли, не оказалось петельки.

«Проблема, тоже мне!»

Обычный наезд в спину от сотрудников у лифта. В общем, в отдел Кукарача вошла какая нужно.

И обнаружила, что на неё смотрят все.

— Кукарача, будут вопросы по Тунису — обращайся, — огорошила её Ленка Мануйлова.

— Слушай, Бомбовозка, какой, на фиг, Тунис? Тут вообще хоть бы… — начала было Кукарача, да так и застыла перед рабочим монитором с открытым ртом.

Редакция, которая, оказывается, давно уже на цыпочках окружала вросшую в компьютер Кукарачу, взорвалась овациями, как на именинах.

Хотя Кукарачу, как известно, особенно никто не любил, такая фантастическая удача, как самокирдык народного в метро, заслуживала самого бурного восхищения.

— Аллё, гараж! Кукарача! — пощёлкал в воздухе крохотными пальчиками Бузеев. — Рыгай на бумагу, в пять закрываем номер!

Салю, Дино!

Смешно сказать, но «красная весна» 1968 года в Париже началась с кино.

Весной 1968-го министр культуры Франции попытался уволить бессменного директора Французской Синематеки Анри Ланглуа. Ночью тот бесплатно крутил кино для интеллектуалов, так что даже образовалось целое поколение «Детей Синематеки».

Ясно, что с увольнением Ланглуа новая дирекция этот ночной бедлам прекратит. От греха подальше. Вы только послушайте, что несли по ночам в Синематеке эти пубертатные шалопаи — Бертолуччи потом назовет их The Dreamers («Мечтатели»):

L’imagination au pouvoir! (Вся власть воображению!)

Travailleurs de tous les pays, amusez-vous! (Пролетарии всех стран, развлекайтесь!)

La culture est l’inversion de la vie! (Культура — это жизнь наоборот!)

Soyez realists, demandez l’impossible! (Будьте реалистами, требуйте невозможного!)

Nous ne voulons pas d’un monde ou la certitude de ne pas mourir de faim s’change contre le risqué de mourir d’ennui! (Мы не хотим жить в мире, где за уверенность в том, что не помрёшь с голоду, платят риском помереть со скуки!)

Пока дело ограничивалось ночным кинозалом, всё бы ничего. Мели, Емеля, — твоя неделя. Но в том-то и ужас, что весной 68-го во Франции неделя, и не одна, и впрямь принадлежала восемнадцатилетним остолопам. Этим Емелям капитализма, бесполезным для производства и накоп-ления добавочной стоимости.

Уже самый наглый из них, Рыжий Дани — Даниэль Кон-Бендит — прервал торжественную речь министра образования просьбой «Слышь ты, дай закурить».

Уже в Нантере во главе озабоченной похотью и Троцким «Группы 22 марта» он захватил университетские аудитории.

Но это в одиннадцати километрах от столицы. Первые же уличные столкновения студентов с полицией в центре Парижа произошли именно в Трокадеро, прямо напротив Эйфелевой башни, где тогда и располагалась Синематека.

Если, конечно, верить Бертолуччи.