«Работа мечты». За кулисами индустрии моды

Я прощаюсь с Франком и напоминаю ему, что завтра я в шоурум не приезжаю. «Все закончилось?» — грустно спрашивает он меня. Я говорю ему, что постоянное сотрудничество закончилось, но я не собираюсь исчезать. В общей суматохе Тома забывает дать стажерам деньги на такси. Манон, Зое и я садимся в один автомобиль, и я предлагаю заплатить за дорогу. Мы приезжаем в маленькую студию, которую я занимаю, Зое смущена, как и я, от необходимости ночевать там вдвоем и неоднократно благодарит меня за гостеприимство. Я делаю все возможное, чтобы она чувствовала себя комфортно, и мы укладываемся спать на верхнем полуэтаже. Через несколько часов звонит будильник, Зое встает, одевается и уезжает в шоурум. Пару дней спустя я написала Саре, чтобы узнать, как идут дела. Она ответила мне следующее:

Я тебе расскажу, Пилар издевалась надо мной. Я получу отвратительный отзыв по стажировке, она назовет меня лгуньей, безответственной девчонкой, потому что я не вышла на работу в среду, у меня была мочевая инфекция, в четверг и пятницу тоже не вышла. Короче, врач дала мне больничный на эти три дня, запретила напрягаться, но это завело Пилар, она меня оскорбила и вышвырнула со стажировки. К счастью, по количеству часов я выполнила квоту, но вообще мне фигово, я реально чувствую, что надо мной издевались.

Разобраться с эмоциями

И во время, и после моей «стажировки» меня переполняло чувство отвращения[118], омерзения, мешавшее продолжать исследования в среде, в которую я была погружена, однако я также испытывала моральное и физическое отвращение к себе, к своему телу. Считая, что это мешает мыслить аналитически, я постаралась отстраниться от этого ощущения. Но отвращение — специфический аффект, как показала Кристиан Воллер (Vollaire 2011), оно вступает в конфликт с рациональным мышлением субъекта. За счет своей телесной природы и той власти, которую оно имеет над телом, отвращение ставит под сомнение господство разума и сознания. Перейти к осмыслению собранных данных, принимая во внимание чувство отвращения, значит осознать силу эмоций, пережитых во время исследования, а также их эвристическую ценность при анализе данных.

Эмоции и аффекты играют центральную роль в производстве и поддержании иерархии в моде. Эмоциональная вовлеченность является основополагающей для возможности «быть там»: с первого дня стажировки, когда Пилар уволила Андре, я приобщилась к динамике вовлеченности, несправедливости и конкуренции. Хотя я считала, что исследование предполагает определенную дистанцию, я была сразу «эмоционально затронута» (Favret-Saada 1977) и глубоко cубъективно воспринимала то, что наблюдала. В частности, во время этой «стажировки»[119], несмотря на арсенал концептуальных инструментов, которыми я владела, и предпринятые усилия смотреть на происходящее более объективно, модальности отношений между окружающими людьми воздействовали и на меня, отзываясь в теле и изменяя мое представление о себе. Например, за этот период я неоднократно чувствовала, что у меня болят спина и плечи, скручивает живот. И хотя значение, придаваемое внешности, мне казалось чрезмерным, я не могла не счесть себя толстой, неуклюжей, старой, уродливой, неадекватной. Однако я не смогла осознать, что мое самоосуждение усилилось именно потому, что жестокость мира, который я исследовала, проникла и в меня саму.

Пребывать там в качестве антрополога было непростым испытанием: я находилась в эмоциональном смятении и не могла отличить объективные данные от своих чувств. Я не знала, какую роль и какой статус отвести вызванным различными ситуациями эмоциям, которые, вопреки мне самой, переполняли меня. Что можно было сделать с эмоциями и, тем более, с моими эмоциями?

По словам американских антропологов Кэтрин Лутц и Лилы Абу-Лугод, эмоции «тесно связаны с высказываниями о себе, но ставятся ниже этих последних, поскольку укоренены в теле. Антропологи обычно относятся [к эмоциям] с пренебрежением, за несколькими недавними исключениями. Таким образом, эмоции репрезентируются как наименее контролируемое измерение человеческого опыта, наименее подверженное социальному конструированию, наименее зависящее от обучения (отсюда его универсальность), наименее публичное и в то же время наименее доступное для анализа» (Lutz & Abu-Lughod 1990, цит. по: Crapanzano 1994: 110).