Работа над фальшивками, или Подлинная история дамы с театральной сумочкой

Во-первых, с точки зрения профессиональной искусствоведческой оценки полотна на предмет его способности убедительно сыграть роль подлинного «Малевича». Причем не в потемках лавки старьевщика или в суете ленинградской проходной подворотни, а на сугубо профессиональной музейной, галерейной или аукционной сцене. Для этого был необходим «насмотренный глаз», многократно имевший дело с эталонными вещами и способный адекватно оценивать и сравнивать предметы. Встраивать их в эстетический, исторический и знаточеский контекст. И это обстоятельство мне представляется первостепенным. На тот момент не существовало публикаций подписей Малевича, как на ранних, так и на поздних вещах. Соответственно, человек, нанесший фальшивую подпись, мог видеть ее только в Государственном Русском музее или на фотографии, сделанной с образца, хранящегося в этом музее. Причем не в экспозиции, доступной посетителям с улицы, а в закрытых для публики фондах. Других источников информации у него быть не могло. Тем более, что и доктор Баснер вполне солидарна с этим мнением, ссылаясь в своей «экспертизе» на эталон из собрания ГРМ.

Во-вторых, участникам спектакля был необходим квалифицированный специалист-реставратор, способный снять работу с подрамника и хотя бы примитивно законсервировать ее для вывоза за границу. Грамотно свернуть в рулон, проклеить специальной папиросной бумагой… Он же должен был поставить чужую подпись, явно руководствуясь знаниями и советами первого профессионала. Или действуя солидарно, играя с ним «в четыре руки». Судя по расположению подписи, она появилась, когда картина была снята с подрамника, в противном случае «подлезть» под него было весьма затруднительно, если не невозможно. Такого рода манипуляции превращали анонимного реставратора или художника в полноценного соучастника или даже в центральную фигуру всей воровской операции, квалифицируя его действия как «эксцесс исполнителя». Ведь доказать его связь со специалистом-искусствоведом возможно лишь в случае взаимных признаний. Вряд ли они составляли письменный протокол о намерениях и преступном сотрудничестве. С учетом сугубой секретности произведенных вмешательств этот «реставратор» должен был быть абсолютно доверенным человеком. Буквально старым другом или «близким родственником». А может быть, подельником, закаленным во множестве совместных злодейских операций.

Третий аспект, накрепко связывающий жуликов с «миром прекрасного», предполагал в них четкое понимание логистики реализации такого рода предметов, исключающей их широкое «засвечивание» в России, где их могли «опознать» нежелательные лица и тем самым «пустить под откос» все хитроумное предприятие. Тот факт, что я некогда дважды видел эту картину в разных домах, явился чистой случайностью. И случайностью, как следует из этой книги, роковой.

Кроме того, финансовая ситуация в постперестроечной России на тот период времени была такова, что продажа произведения на Западе была явно приоритетной. Тем более, что полноценная реализация за более-менее адекватные имени Малевича деньги была невозможна без атрибуции таких специалистов, как Андрей Наков и Шарлотта Дуглас. При всем уважении, доктор Баснер в основном годилась только для «внутреннего» российского употребления. И только в определенных кругах. Но в сочетании с западными специалистами и ее слово приобретало вес полноценной золотой монеты. Таким образом, вывоз картины за рубеж являлся насущной необходимостью для включения ее в международный рыночный контекст и получения за нее значительной суммы в конвертируемой валюте.

Помимо технических моментов, связанных с экспортом картины, нельзя не учитывать и личностный аспект рассказанной мной истории. Мы не видим в ней случайных людей. Только специалисты высочайшего уровня, связанные мощными коллегиальными связями и составляющие треугольник с вершинами в Петербурге, Париже и Нью-Йорке. Это не означает, что число действующих лиц ограничивается персоналиями, оставившими для нас свои подписи под документами. В реальности треугольник представляет собой объемную пирамиду, населенную тенями и призраками, почти не оставляющими следов.

Поэтому я опускаю здесь обсуждение ролей всевозможных мелких побочных и промежуточных фигур, потому что их значение ничтожно или формально недоказуемо. Мало того, часть из них, скорее всего, и не подозревала, что участвует в продаже «Малевича», думая, что продает за небольшие деньги просто красивую картинку «ленинградской школы». Это подтверждается мизерностью их гонораров и жестокой обидой, возникшей, когда им стала известна дальнейшая судьба некогда принадлежавшего им произведения.