Работа над фальшивками, или Подлинная история дамы с театральной сумочкой

Я думаю, что она согласна на раскрытие ее авторства. Иначе таинственным и необъяснимым образом фортуна или какие-то иные силы не расставили бы в самых неожиданных местах столько подсказок и указующих стрелок, условиями понимания которых были только истероидная фиксация множества разных людей на самой картине да мои страсть к распутыванию головоломок и напряженно сконцентрированное внимание к сакральным мелочам. Ведь именно мелочи, приметные детали, поддающиеся углубленному символическому толкованию, как сумочка Яковлевой или ее супрематическое одеяние, воскрешают дух и признаки эпохи. Удостоверяют ее подлинность и смысл, судьбу и ничтожество, прелесть и очарование.

Не исключено, что и сама художница руководствовалась в жизни принципами, изложенными одним из ее учителей, Николаем Рерихом: «Высшие Силы общаются с людьми посредством символов и знаков, но немногие понимают этот язык. <…> Нужно уметь быть внимательным всегда. Нужно вчитываться в окружающие обстоятельства, как в глубокую, прекрасную книгу, данную для повседневного приложения»[144].

Нам, живущим в эпоху циничной «постправды», лишенным даже отвлеченного представления об «абсолюте», кажется нелепым и даже нарочито «придуманным», что еще совсем недавно множество людей в нашей же стране, бывшей на самом деле совсем-совсем другой, строили свою жизнь в соответствии с принципами, лежащими далеко от прагматики, клановой солидарности или политической сервильности.

Кроме того, следует всегда помнить, что в сердцевине даже самой беспардонной, но талантливой фальсификации произведений искусства деньги, как правило, стоят на втором, а то и на третьем месте. А на первом, явно доминируя и превозмогая меркантильные расчеты, — компенсация неудовлетворенных творческих амбиций и подсознательно предвкушаемое триумфальное обличение неправды и низвержение идолов. Очень часто внутри подлинных сюжетов о неподлинных вещах лежит вполне рациональная месть миру художественных критиков, равнодушных и высокомерных коллег и галерей, отвергающих аутентичные работы художников. Более всего подобная схема напоминает внутреннее представление истероидных психопатов или инфантильных подростков о реакции близких людей и общества на их воображаемый суицид. Только эта демонстративно-шантажная конструкция, загнанная в глубину весьма дисгармоничной и лишенной цельности человеческой личности, существует без надежды на внешнюю манифестацию, поскольку реализует себя более изощренным способом, чем физическое самоубийство. Путем обмана, воровства и рокового душевного разлада. Внутреннего противоречия между высоким искусством и низким преступлением, между раем и адом. Сам по себе этот внутренний конфликт может служить постоянным энергетическим стимулом для подлинного творчества. В какой-то степени громкое разоблачение, удовлетворяющее моральным императивам, может быть сопоставимо с расширенным самоубийством, вовлекающим в свои сети множество лишь косвенно причастных людей. В нашей истории их море, и все с пышными титулами и званиями. И непомерными амбициями. Не представляю себе, как некоторые из упомянутых мной «экспертов» будут находить общий язык между собой после обнародования всей истории. Или подобные «подставы» являются нормой в этой среде?

Я иногда задумываюсь — а стоит ли оно того? Что дороже: лицемерная справедливость по отношению к мертвым или могущая произойти реальная человеческая трагедия? Разрыв человеческих связей? Дурная молва? Депрессия? У долгожителей в памяти казус вполне благополучного профессора консерватории скрипача Сергея Дьяченко, покончившего с собой в Риме после того, как полиция предъявила ему обвинение в торговле поддельными скрипками.

Будучи признанным знатоком, он покупал инструменты за копейки на блошином рынке и продавал своим ученикам за сотни тысяч евро[145]. В его доме при обыске обнаружили двести подделок. И чего он добился своей тайной деятельностью? Позора и петли? Стоит ли такая игра свеч?

Ведь по большому счету кому-то надо за ущерб, нанесенный нашей историей, отвечать. И ответственность эта, пусть только моральная, может быть довольно суровой. Особенно, если потерпевшая сторона захочет раскручивать сюжет в судебной плоскости. Но в этой нравственной бифуркации единственное, о чем следует думать, это судьба самой Марии Джагуповой. Только она имеет действительно первостепенное и реальное значение. Все остальное просто пустяки. Полная чепуха.