Работа над фальшивками, или Подлинная история дамы с театральной сумочкой

К счастью, в этой истории никто не пострадал. Мелкие дилеры продолжают свой кропотливый муравьиный труд. Искусствоведы, претерпев мытарства и заушения, пишут за немалые деньги свои «экспертизы» и «мнения», а журналисты и литераторы обслуживают золотыми перьями интересы социальных групп и платежеспособных заказчиков. Кто-то разорился и вышел в тираж. А кто-то, наоборот, вскарабкался по общественной лестнице почти до самого верха, отворив двери Русского музея. На широких ступенях парадного входа, где мы когда-то познакомились с нашими героями, теперь вольготно расположились совсем другие люди. Каждому, как говорили древние, свое.

P. P. S.

Закольцовывая повествование у дверей Русского музея и ставя жирную точку, я думал, что расстаюсь с Марией Джагуповой навсегда. Однако не тут то было. Непрестанные размышления о художнице и поминания ее в прессе разбудили какие-то дремлющие силы и вызвали к жизни давно исчезнувшие картины. Из-под фальшивых подписей буквально начали проступать полустертые письмена. А непонятные холсты обретать документальные привязки и подготовительные рисунки, встраиваться в новонайденные нотариальные списки и перекликаться с потерянными без малого пятьдесят лет тому назад сестрами и братьями.

Первый случай такого рода имел характер почти анекдотический. Добрые знакомые рассказали, что некий аноним хочет продать большой выразительный натюрморт Артура Фонвизина. Занимаясь написанием этой книги, я почти потерял интерес к приобретению новых картин, но тут меня отчетливо кольнул какой-то внутренний импульс.

— Да, я очень хочу взглянуть на эту работу. Можете привезти ее ко мне домой? Или я сам готов поехать куда угодно и поглядеть.

Можно сказать, что я даже проявил некоторую инициативу, настояв на скорейшем просмотре. Как будто легкая тревога и безотчетная интуиция подсказывали необходимость тесного знакомства с произведением давно почившего московского живописца.

Экспрессивный и мастерски написанный маслом букет цветов, мало схожий с подлинными вещами Фонвизина, предпочитавшего с конца двадцатых годов писать акварелью. Ни малейших следов реставраций или посторонних вмешательств. Безусловные тридцатые годы прошлого века. На оборотной стороне никак не вяжущийся с образом тонкого, рафинированного и блестяще образованного мастера, каковым несомненно являлся Фонвизин, черной краской начертан пошлейший мадригал. Образец «парикмахерской» или «приказчицкой» лирики. Стихотворение «на случай», одновременно исполняющее роль подписи автора полотна. Подписи несомненно фальшивой.

Н. К — вой

Букет сей

Словно феерверк,

Мечтой пронизан…

С банальным

Пожеланием навек…

Артур Фонвизин

Сознательная ошибка в слове «феерверк», очевидно, должна была придать наивной убедительности вымышленному авторству замечательного и довольно дорогого в финансовом отношении художника…

Но под бьющей прямо в глаза лживой стихотворной пошлятиной, как на древнем палимпсесте, проступают бледные знаки. Размашистая надпись, нанесенная шариковой ручкой в 1976 году: «РФО Окт. Р-на. 30 р.» и номер 434206.

Глазам своим не веря, я лезу в фотографии смартфона, где скопированы все снимки, сделанные в архиве, и вижу отмеченную этим номером товарного ярлыка картину Марии Марковны Джагуповой «Белые цветы». Размеры, указанные в нотариальных списках, до миллиметра совпадают с параметрами мнимого «Фонвизина»…

Вряд ли кто-нибудь так искренне радовался, покупая неподлинный предмет, как это делал я, прижимая к сердцу драгоценные белые цветы Джагуповой, воскресшие, как Лазарь, из жульнического фальшивого небытия.

Второй случай извлек из глубин беспамятства работу Джагуповой, некогда переданную для хранения в Ленинградское отделение Союза художников — ЛОСХ. В одной из петербургских галерей, которую правильнее было бы назвать магазином, торгующим всяким «искусством», я увидел замечательный пейзаж, привлекший меня одновременно буйством и благородством красок. Я долго его рассматривал, соображая, кто бы это мог быть. Подсознательно у меня уже была наготове фамилия художника, точнее художницы, но верить в такие совпадения было довольно опасно.

— Кто автор этой картинки? Есть сведения?

— Да. Это Мария Джагупова…

— Ну, вот… начитались моих же собственных писаний и теперь будут выдавать за Джагупову все что угодно, — проворчал я себе под нос, а сам попросил разрешения сфотографировать полотно, чтобы дома повнимательнее изучить его. Мое недоверие было обусловлено тем, что на обороте не было никаких цифр и надписей. Это свидетельствовало, что через комиссионный магазин на Невском проспекте этот предмет не проходил и соответственно доказать его принадлежность забытой художнице будет практически невозможно. Никакими данными о происхождении картины галерея не располагала или не хотела делиться ими с потенциальным покупателем.