Работы разных лет: история литературы, критика, переводы

Пехотинец Ваня Хватов рассуждал:
– Уж каких я пулеметов не видал!
Видел наши и чужие, все, что есть,
Невозможно всех по пальцам перечесть!
Правду молвить – наш советский пулемет,
Как сравнишь его с другими, – лучше бьет.
Погляди-ка на «Максима»: всем хорош,
Друга, жаль, с собой в разведку не возьмешь.
Не возьмешь его в разведку – вот беда!
Ан со мною трехлинейная всегда!
Вот за что пятизарядную люблю,
Нашу ладную да складную хвалю!
Судят-рядят, очень часто говорят:
«Эх, коли бы, да когда бы автомат!»
Автомата я не хаю: вещь – душа!
Я, конечно, уважаю ППШ.
Если цель неподалеку – он хорош,
Немцев очередью хватишь – перебьешь.
Ну а если враг подальше? Зря не бей!
У винтовки трехлинейной – бой сильней.
Вот за что пятизарядную люблю,
Нашу ладную да складную хвалю!
Коль дойдет до рукопашной – помни, брат:
Не подводят штык каленый и приклад.
Пуля мимо пролетела – штык настиг.
Нет, не зря хвалил Суворов русский штык!

* * *

Так боец отважный – Хватов рассуждал,
А когда настало время, с места встал,
На плечо винтовку вскинул и пошел,
И пошел он через поле, через дол.
А над долом ветер веял, дождь шумел,
Хватов шел своей дорогой, песню пел.
Эту песню слышал ветер на бегу:
«Бей, винтовка, метко, ловко – по врагу!»

6

Иван Хватов в гостях…[600]

Иван пробирается в гости к врагу.
Он смотрит на чьи-то следы на снегу –
Идут они к старому дереву прямо,
Под деревом старым – какая-то яма.
Отважный боец по-пластунски ползет,
Замрет на минуту и снова вперед.
Здесь Хватов Иван нарисован с гранатой.
Кричит он: «Примите подарок богатый!
Старинный обычай препятствует нам
С пустыми руками ходить по гостям»!
И гостю так рады хозяева-фрицы,
Что в воздух от счастья взлетают, как птицы!

Арсений Тарковский дымилась влажная земля… [601]

Незадолго до начала войны, 3 марта 1941 года Арсений Тарковский переписал в беловую рабочую тетрадь семьдесят одно стихотворение, самое раннее из которых было написано ровно двенадцать лет назад: в 1929 году, тоже 3 марта. К заветной тетради поэт вернулся через месяц после Победы: 8 июня 1945-го были набело переписаны еще около сорока стихотворений. Между двумя этими датами Тарковскому пришлось пережить многое: эвакуацию, смерть Марины Цветаевой, с которой поэта связывала близкая дружба в 1940–1941 годах, боевые будни в газете «Боевая тревога», тяжелое ранение и несколько хирургических операций в полевых госпиталях и в Москве.

Стихотворения для «Боевой тревоги» (а их было напечатано около восьмидесяти) писались почти ежедневно, это была честная и нелегкая журналистская работа. Только что отгремевший бой, последняя сводка Совинформбюро, красная дата в календаре – вот события, становившиеся поводом для очередного стихотворения. Преобладание «репортажного» начала, подлинные имена героев (в обоих значениях этого слова), интонация громогласного призыва – все это вроде бы так далеко от поэтики «подлинного» Тарковского! Впрочем, слышатся в этих стихах и совершенно «невоенные» интонации, порою причудливо переплетенные с фактами и деталями фронтовой жизни:

…И пели птицы, и такое
Свеченье в лес проникло вдруг,
Что, мнится, славила героя
Природа, певшая вокруг.