Работы разных лет: история литературы, критика, переводы

Красноречие я связываю с попыткой высказать правду: в данном контексте имеется в виду творчество Альбера Камю. Все его романы в истинном смысле написаны (курсив автора. – Д. Б.), воплощены в слове. Однако последний (хоть и менее удачный и значительный, чем первые два[634]) представляется мне наиболее серьезной попыткой постигнуть истину. Риторичность этого романа служит лучшим подтверждением моей мысли.

Интересно, что современная литература, изобилующая описаниями жестокости, содержит столь мало убедительных изображений зла. Наша беспомощность в художественном воплощении зла есть следствие облегченного, ложно драматизированного и (исключая гитлеризм) оптимистического понимания нашей собственной сути. Именно с таким положением дел сталкивается современный писатель. Наши затруднения, касающиеся формы, образности, наше стремление создавать «кристаллические» либо «журналистские» книги – симптом нынешней культурной ситуации. Форма сама по себе может быть соблазном, превращающим произведение искусства в микромиф – самодостаточный и самоудовлетворенный[635]. Необходимо переместить наше внимание с утешительной иллюзии необходимости романтизма, с бесстрастного символа, с мнимой целостности индивида на реально непроницаемую (impenetrable) человеческую личность: субстанциальную, неповторимую, неопределимую в понятиях, ценностно значимую. Понятый таким образом человек – аксиома либерализма.

Однако, сколько бы мы ни осуждали бессодержательность традиционной либеральной идеи свободы, сколько бы ни говорили о воскрешении утраченного единства, это не приближает нас к марксизму. Реальность не дана нам как целое. Понимание этого факта, внимание к событийной непредсказуемости (contingency)[636] весьма существенны для воображения (imagination), противостоящего фантазии (fantasy). Художественная форма – один из способов утолить нашу жажду самоутешения (consolation). В качестве удобного рубежа отступления, резиньяции она представляет угрозу для чувства реальности, как мы ее понимаем. Утешениям формы, рафинированным «кристаллическим» конструкциям, упрощенным мифологическим фантазиям мы должны противопоставить деструктивную мощь реалистического (naturalistic) характера, столь непопулярного ныне. Настоящий, живой человек разрушителен для мифа, непредсказуемость деструктивна для фантазии, открывает дорогу воображению. Вспомним великих русских (романистов. – Д. Б.), этих мастеров непредсказуемости! Конечно, слишком большая ее доля может привести искусство к «журнализму». Однако, коль скоро реальная жизнь незавершима, искусство также не должно чрезмерно опасаться незавершенности. Литература должна быть полем непрерывной битвы между реальным человеком и художественным образом[637]. Веская и всеобъемлющая авторская концепция человека – вот что сегодня необходимо.

В этике и политике мы лишились целого ряда понятий. Литература, врачуя собственные недуги, способна дать нам новый лексикон повседневного опыта, более приемлемое понятие свободы. Вместе с тем, утверждая наше понимание проблемы, мы должны помнить, что искусство живет в сфере индивидуальной воли, а здесь любое человеческое устремление обречено на неудачу. Быть может, только Шекспир преуспел в создании совершенных образов, которые одновременно были и живыми характерами. Однако даже «Гамлет» рядом с «Лиром» выглядит заурядным. Лишь истинно великое искусство, согласно У. Х. Одену[638], способно противостоять нашим попыткам использовать его магически (as magic), для заговаривания реальности в угоду нашим мнениям и нуждам.

Айрис Мердок преобладание добра над иными понятиями [639]

Развитие человеческого сознания неразрывно связано с использованием метафор. Метафоры – вовсе не второстепенное украшение или прикладная речевая конструкция, это фундаментальная форма человеческого постижения бытия: ср. метафоры пространства, метафоры движения, зрения[640]. Понятия, которые в философии (и, в частности – в нравственной философии) считались основополагающими, на самом деле лишь проясняли смысл бытующих и вновь возникающих метафор. Философствование, построенное на подобной игре понятиями (я имею в виду великие метафизические системы), как правило, заходило в тупик, а многие современные мыслители считают его и вовсе бесплодным. Сама природа метафизической аргументации порождает немало серьезных затруднений. Мне представляется бесполезным занятием рассматривать понятия без обращения к метафорам, ибо понятия сами по себе глубоко метафоричны, не могут быть расчленены на неметафорические составляющие без существенного смыслового урона. Попытки современного бихевиоризма отстраненно анализировать некоторые понятия нравственной философии совершенно несостоятельны. Суть этих попыток – желание «нейтрализовать» моральное философствование, вести дискуссии о нравственности, не принимая точку зрения ни одной из сторон в ситуации этического выбора.