Работы разных лет: история литературы, критика, переводы

Однако моральная философия неминуемо сталкивается с необходимостью принять ту или иную сторону в споре, те же мыслители, которые претендуют на моральный нейтралитет, неизбежно оказываются небеспристрастны. Нравственная философия исследует наиважнейший из человеческих способов действования. Чтобы добиться успеха в таком исследовании, необходимо соблюдать по крайней мере два условия.

Первое из них – реалистичность. Природа человека, в противоположность гипотетической природе иных одушевленных существ, отличается рядом вполне доступных для стороннего наблюдения свойств, которые должны учитываться в любом серьезном рассуждении о моральности. Однако поскольку этическая система не может непосредственно апеллировать к воплощенному идеалу, она обязана рассматривать идеал желаемый, ценностно значимый – это второе условие.

Этика должна рассматривать не только обыденное, усредненное поступание, но высказывать суждение об истинно благом поступке и условиях его рождения. «Каким образом мы можем сделать себя лучше?» – вот основной вопрос для всякого философа-моралиста. И если мой исходный тезис верен, ответ может быть дан (по крайней мере, частично) в форме убедительной комментирующей метафоры. Далее я буду говорить о тех метафорах, которым отдаю предпочтение – наряду с иными философами, чьи взгляды мне близки.

Однако прежде следует упомянуть о двух основополагающих для моей аргументации тезисах. Если какой-либо из них будет поставлен под сомнение, то все последующие рассуждения во многом лишатся убедительности. Итак, я полагаю, что человек биологически эгоистичен, замкнут в пределах своего Я – ибо его существование как таковое лишено внешней целесообразности (τέλος)[641]. Эгоизм этот обнаруживается во множестве жизненных ситуаций, за исключением сравнительно немногих случаев, когда и рождается благой поступок. Современная психология объяснила многие проявления эгоцентризма. Человеческое Я детерминировано исторически, однако постоянное самонаблюдение – непременное его свойство во все времена. В некотором смысле человеческая психика подобна машине: чтобы функционировать, она нуждается в источниках энергии и предрасположена к определенным схемам действования.

Пространство так называемого свободного выбора большей частью невелико. Обычное состояние человеческого сознания – подобие сна наяву, оберегающего нас от нежелательных столкновений с реальностью. Сознание – вовсе не прозрачное стекло, отделяющее психику от внешнего мира, но туманное облако фантастических грез, которые призваны оградить душу от страданий. Душа постоянно нуждается в самоутешении (consolation)[642] – то ли в безграничном самовозвышении, то ли в покорности сверхъестественному. Даже любовь почти всегда связана с самоутверждением. Я думаю, что в этом невеселом эскизном портрете человек вполне узнаваем.

Тезис о том, что человеческое существование как таковое лишено объективной внешней целесообразности (τέλος) в равной степени затруднительно подтвердить или опровергнуть – поэтому я его просто постулирую. Я не вижу аргументов в пользу предположения о том, что человеческое существование есть нечто самоценное[643]. Непосредственно в жизни бытует немало различных норм и целевых установок, но универсальной, извне обоснованной нормы или цели, которой столь усердно ищут философы и теологи, по всей вероятности, не существует.

Мы именно таковы, какими кажемся с первого взгляда, – недолговечные, смертные создания, вовлеченные в игру необходимости и случайности. Следовательно, традиционная вероучительная версия божества не имеет места. Впрочем, эта «традиционная версия» сама по себе есть не что иное, как чувственная интуиция. Когда Бонхёффер[644] говорит, что Богу угодно, чтобы мы ощущали себя в мире без Бога, я думаю, что он всего лишь играет словами. Равным образом всевозможные метафизические субституты Бога – Разум, Знание, История – суть ложные божества. Человеческий удел познаваем, но он не может быть исчерпывающе оправдан и объяснен. Мы не более чем существуем. Если и присутствует в человеческой жизни некая осмысленность, целостность, мечта о которой столь неотступно преследует нас, то целостность эту следует искать внутри нашего опыта, по определению не содержащего ничего трансцендентного.