Рабыня

– У нас с Грейс был несчастливый брак, – сказал он. – Под конец. Она была очень зла на меня. В этом не было ничьей вины. Это просто случилось. Я не был хорошим мужем, у меня был роман с Мари – я не хотел говорить тебе об этом в галерее. Не хотел, чтобы ты сердилась на меня или думала, что тогда не сможешь попросить Мари помочь с твоим делом. Но твоя мать была несчастна задолго до Мари. Она ведь тоже влюбилась в другого.

– В Портера Скейлза? Это был он?

Оскар выдохнул и скрестил руки на груди, и Лина поняла, что угадала.

– Откуда ты знаешь? – Голос Оскара внезапно стал резким, словно в нем проснулась старая обида. – Ты с ним говорила?

– Говорила, но он ничего мне не сказал. Кроме того, что был ее другом и восхищался ее творчеством. – Лина вспомнила тот вечер, печальный взгляд Портера и то, как была ему благодарна за все эти чудесные детали. И вместе с воспоминанием вернулось беспокойство. «Она просто ушла».

– Папа, а как она умерла? – спросила Лина тихо, но решительно. Она не сводила глаз с отца.

Оскар помолчал.

– Погибла в аварии, – сказал он. – Ты же знаешь. – Но она заметила, как напряглось его лицо, как, дрогнув, опустились губы.

– Оскар, ты должен ей сказать. Она уже взрослая. – Это сказала Натали, и звук ее голоса удивил Лину. Она почти забыла о присутствии Натали. Лина повернулась и увидела, что та стоит, прислонившись к стойке, – странное зрелище, ведь кухня была только их укромным местом – Лины и Оскара; но Натали говорила властно, как будто она была здесь единственной хозяйкой и знала обо всем лучше всех.

Лина снова повернулась к Оскару.

– Что ты должен мне сказать, папа? – Конечно, ему было что сказать. Лина всегда это знала. Но теперь она впервые почувствовала, что готова это услышать.

Оскар покачал головой, наклонив ее влево, потом вправо, и Лина услышала, как хрустнули его позвонки. Он глубоко вздохнул.

– Ничего. Тут нечего рассказывать, – сказал он.

Лину захлестнуло яростное разочарование, и она отвернулась. В наступившей тишине Лина боролась с собой: ей одновременно хотелось дать ему пощечину и перестать этого хотеть, выпустить свое любопытство и гнев в теплый воздух кухни, где они бы рассеялись и исчезли. Действительно ли то, что произошло, так важно? Какая разница, знает она или нет?

Лина разглядывала короткую полосу старого черно-белого линолеума, который Оскар каждый год обещал поменять, но так и не сделал этого. Может быть, когда-нибудь он его поменяет, а Натали будет ему помогать. И Лина отчетливо увидела, как оба, Натали и Оскар, ползают на четвереньках, отдирают плитку, шлифуют старое дерево под ней, вытирают пыльные руки о старые джинсы, а она, Лина, гостья, стоит в дверях и хвалит их работу. «Выглядит потрясающе, – говорит она. – Здорово, что ты наконец это сделал. И чего ты ждал столько времени?»

И в этот миг Лина приняла решение. Оно возникло, как гигантский воздушный пузырь, который долго формировался под толщей воды и наконец вырвался на поверхность, где с шумом лопнул.

– Хочу тебе кое-что сказать, – заговорила Лина. – Я решила съехать отсюда. Думаю, так будет лучше. Пора мне жить отдельно.

Эти слова легко влетели в пространство между ними, ведь она должна была их сказать несколько месяцев назад, много лет назад. Да, это ее дом, удобный, знакомый и понятный, полный воспоминаний и желаний, но это всего лишь штукатурка и кирпичи. Свои воспоминания Лина унесет с собой, они ведь больше этих стен, этой старой кухни; они даже больше, чем картины Оскара, его память о Грейс, которой Лина не понимала и не хотела видеть. Она будет продолжать верить в завесу темных волос, в запах перца и сахара, в чувство покоя. Кто скажет ей, что все это неправда? Истина многослойна, изменчива, для каждого она своя, каждая личная, особая история вырезана из одного и того же увесистого куска времени и плоти.

Оскар казался удивленным, но кивнул – один кивок, резкий и решительный, как будто он ожидал этого момента, а удивился только тому, что он так долго не наступал.

– Каролина, конечно, если ты этого хочешь. Что бы ты ни решила, все к лучшему. – Отец улыбнулся, уголки его рта слегка приподнялись, но улыбка была дежурной. Лина увидела, что его голубые глаза затуманились то ли слезами, то ли страхом, то ли чувством вины.