Рабыня

Песни сменяли друг друга, и Лина уже не думала ни об отце, ни о Натали, ни о Грейс; она вообще ни о чем не думала, только о музыке и окружавших ее людях, потных и разгоряченных; ей казалось, что ее поддерживают все эти тела, такие разные, твердые и мягкие в своих изгибах и сочленениях. Бас-гитара Джаспера ритмично вибрировала на низких нотах, дрожь нарастала в нижней части ее живота, и этот ритм выходил за пределы ее тела, охватывая пол, стены и экстатическое движение толпы. Лина чувствовала, что движется вместе с музыкой, вместе со всеми, и вдруг Джаспер посмотрел на нее сверху вниз – неужели он смотрит на нее? Лина закрыла глаза и растворилась в радостной толпе.

Джаспер отыскал Лину после концерта, его футболка и волосы потемнели от пота.

– Пойдем, – сказал он.

– Куда?

– В бар, в который мы ходим после концертов. Он не понтовый. Наоборот, довольно задрипанный, но там можно поболтать и поиграть в карты, если хочешь.

– В карты?

– Джин-рамми. Это мой пунктик.

– А картина Белл?

– Потом покажу. После партии-другой.

Внезапно рядом с Джаспером появился вокалист. На шее у него висело белое полотенце, из заднего кармана он вытащил заскорузлую колоду карт и медленно помахал ею перед Джаспером, как матадор красной тряпкой.

Джаспер повернулся к Лине:

– Видишь? Говорю же, пунктик. Так ты идешь?

Все еще чувствуя внутри вибрацию музыки, Лина кивнула.

Бар и впрямь был задрипанным. Тусклый свет, бильярдный стол, несколько автоматов для игры в пинбол, за стойкой бара – блондинка с толстыми пальцами, которая, рассмеявшись, продемонстрировала серебристо-черный рот. Джаспер и другие музыканты, Каллум и Майк, устроились за столиком, и Лина стала играть с ними в джин-рамми. Поначалу она выигрывала – подростком она каждый вечер играла с Оскаром на шоколадные чипсы и жвачки, – но потом и Майк, и Джаспер начали снова и снова обставлять ее, а она требовала продолжения игры. Оправдывая название игры, они пили джин, и выпивка сначала раззадорила Лину, а потом притупила реакцию, заставив ошибаться.

Они уехали поздно, Лина не знала точно, в котором часу. Она споткнулась о бордюр и прислонилась к Джасперу, который взял ее за локоть, повел по тротуару и помог подняться по лестнице в битком набитую квартиру, где все болтали и смеялись, кто-то играл на гитаре, а женщина с огромными серьгами и красными губами пела очень красивую песню.

– Здесь мы живем, – сказал Джаспер. – Мы с Майком. Мы всегда приходим сюда после концертов.

Лина оставила Джаспера и присоединилась к компании. На низких столиках горели свечи, в углу поблескивала лавовая лампа в человеческий рост, гул голосов блуждал по комнате вверх и вниз, усиливаясь и затухая, – какофония, но со своеобразным ритмом. Лина поговорила с личным агентом полуизвестного актера, официанткой-танцовщицей, официантом-актером, журналистом-стажером, еще одним танцором, актером, музыкантом, еще одним музыкантом, студентом-философом, студентом-искусствоведом, и в этих разговорах на случайные, странные темы, когда все были счастливы, пьяны или обкурены и мастерски отгораживались от грустных мыслей, Лина вспомнила, как ребенком стояла в пижаме на верхней ступеньке лестницы и слушала вечеринки Оскара внизу. Иногда она украдкой спускалась вниз и на какое-то время смешивалась с толпой, пока Оскар не ловил ее и не уносил, хихикающую, обратно в постель. Теперь эти празднества казались ей именно такими: творческая энергия, безграничный энтузиазм, вера в то, что талант, воля и труд в конечном счете восторжествуют, фаталистический скептицизм по поводу всего этого цирка – да, конечно, мы все творческие и интересные, конечно, все будут знать наши имена, но завтра, послезавтра и на следующий день мы пойдем на свою низкооплачиваемую работу, будем сидеть на табуретках, принимать заказы на еду или убирать беспорядок, который никто больше не хочет убирать. Зато сегодня, по крайней мере, мы можем сказать, что мы художники.

Очень поздно, после того, как Лина перешла с джина на воду, после того, как помогла певице найти потерянную серьгу, она случайно наткнулась в коридоре на Джаспера. Он был один, курил сигарету, и Лине вдруг показалось (из-за выпитого джина? обилия новых знакомств?), будто они дружили всю жизнь, по несчастливому недоразумению расстались и вот наконец снова вместе. Лина улыбнулась.

– Так будешь смотреть картину Белл? – спросил Джаспер, затушив сигарету в пепельнице, которую держал в руке.

– Да. Очень хочу посмотреть.

– У меня одна. Две другие сейчас у мамы в Покипси. Пошли.

Лина пошла за ним по короткому темному коридору, то и дело на кого-то натыкаясь, извиняясь и увертываясь, чтобы ее не затолкали и ничего на нее не пролили. Они вошли в маленькую комнату, Джаспер закрыл дверь, и шум вечеринки сразу же затих – слышался лишь грохот басовой партии неузнаваемой песни.