- Я пытался придумать тебе второе, ласкательное имя, – зачем-то сказал я вслух и сам испугался. Достаточно тихо сказал, однако Фрэнсис шевельнулся... и я уже тянусь губами к его уху, в непреодолимом желании высказать накипевшее, – но ничего не подобрал. Ты чудовищен в своих хладнокровных пытках, убийствах и других вещах. Ты сам их знаешь. И я их не забуду. Я сумел подчинить тебя, зверь. Ты проявил ко мне своеобразное... угловатое и извращенное подобие любви. Я разбудил ее сам и принял как должное, принял грузом на изнеженные плечи и не плакал под тяжестью. Но временами я все-таки жалею, что поддался твоей животности и странному, непередаваемому обаянию. Ты подарил мне максимум наслаждения, грубого, но самого... сытного, что ли. Я не знаю, что еще добавить. Кроме того, что мне больно тебя обманывать. Я хотел, чтоб ты уснул счастливым. И ты уснул. И спал... и, нет, я не собираюсь убегать, я всегда держу свои обещания, ты не проснешься один и не будешь брошен. Но я зря затеял сказку, в которой ты – мой, а я – твой, я знаю, что она лжива, а тебе говорить боюсь. Я хочу закричать, что люблю тебя, и не могу. Много раз хотел, хотя бы мысленно сказать. И лгал, черт возьми, лгал самому себе! А когда не лгал... то понимал, что связался узами крови, забрал тебя в племя вампиров, ты роднее давно опостылевшей семьи, и я всегда теперь хочу твою плоть. Но этого слишком мало, Фрэнк. Ты обнял мое сердце со всех сторон, но не вошел в него, его можно занять лишь раз, и это сделали до тебя, оно – не твое, чужое. Я истощен тоской, я таю изнутри, лишенный покоя, расстаюсь с душой, меня в любой момент может захватить Нежить или то другое, неизвестное порождение хаоса, они победят, ведь я стремительно слабею. И сколько бы ты ни питал мой изнуренный дух своей горячей любовью, я умру, если не вернусь к Ангелу. Это жестокость... но не большая, чем твоя жестокость по отношению к простым людям.
Я вздохнул и просунул язык между его пересохших губ. Довольно подло изливать боль спящему Фрэнсису, зато меня перестала грызть совесть. Фельдмаршал приоткрывает рот, помогая нахальному вторжению, но все еще не хочет просыпаться. Странно. Как же он обычно срывался на работу с утра пораньше? Разленился и разнежился со мной? Опять я виноват.
- Фрэнк, проснись, – вполголоса попросил я, ложась на постель рядом и с нездоровым интересом посматривая на его ключицу. – Тебя хочет Блак. Страна и армия, – я все-таки поддался Нежити и провел языком вдоль яремной вены, преступно насладился соленым вкусом его кожи, а потом сделал тонкий надрез. – Хотя намного больше тебя хочу я.
Ровно вздымавшаяся грудь дернулась, фельдмаршал что-то пробормотал в полусне и вытянул руку в сторону, властно накрыв мой живот. Прижал ко мне крепко ладонь, потрогал, погладил, вниз, вверх... И только после того, как удостоверился в подлинности всего ощупанного, открыл глаза.
«Невинный ангел, так возбуждающе стонавший надо мной... твое бесстыдное тело я видел во сне и снова проникал в тебя, разрывал твои девственные прелести с каким-то особенным равнодушием и цинизмом, но ты не сопротивлялся, только плакал, привыкая к боли, и подавался назад, помогая мне. Раскрывался, раздвигал ноги шире, терся ягодицами, тесно прижимался ко мне, отдаваясь весь... Господи, всё было и сладко, и отвратительно. Но... Ксавьер, ты по-прежнему рядом. Я боялся, что сделал с тобой эту гадость наяву...»
Теперь он томно потягивается, щурясь и зевая, улыбается и треплет меня за волосы. Странно родной и уютный. Как будто тысячи лет засыпали и просыпались вместе. Меня убивает чувство нашего безумно тесного физического единения, когда он склоняется надо мной, нависая сверху всем телом, но не касаясь. И целует. В щеку... нежно и бережно, словно позабыл свою обычную грубость и нетерпение.
- Ты не способ услаждения, не пластмассовая кукла в руках пресытившегося игрушками ребенка и не минутная прихоть, – шепчет он, прочитав недоумение в моих глазах. – Я не заслужил твоего расположения. Спасибо, что не сбежал.
- Я тебя немного покусал, – застенчиво признался я, не желая говорить на предложенную тему. – Я бы тебя еще покусал, но будет выглядеть несолидно. Особенно если солдаты начнут перешептываться, с чего бы это ты такой растрепанный, весь в засосах...
«Он говорил еще: о том, как приходил Блак, смотрел, как я сплю голый, и как малыш ласкал меня бессовестно на его глазах, а я слушал, старался прогнать из спокойных утренних мыслей ночного гостя и целовал его губы, мешая рассказывать. Откровенно не хочу вставать, куда-то идти и что-то делать».
*
- Генерал! – Блэкхарт ворвался без стука, Ксавьер недовольно скривил рот, подтягивая к себе одеяло, но Фрэнсис как ни в чем не бывало продолжал его целовать. – Фрэнк, звонят из штаба, Патрик на первой линии.
- Разберись, – бросил Конрад, по-прежнему не отрываясь от своего приятного занятия. Кси, расслабившись, поглаживал его за плечи.
- Это срочно! Я не могу говорить при посторонних, – Блак злобно покосился на довольного белокурого пленника. Тот незаметно сложил и показал ему средний палец.