Читаем Радио Свобода как литературный проект. Социокультурный феномен зарубежного радиовещания полностью

В 1989 году Сергей Довлатов в литературной программе «Экслибрис» говорит о книге авторов РС, писателей, соавторов, живущих в Нью-Йорке, Петра Вайля и Александра Гениса: «Много лет назад окончив среднюю школу, Вайль и Генис решили сейчас перечитать ту русскую классику, которая входит в обязательные школьные программы. И высказаться об этих произведениях с дистанции прожитых лет. Озаглавили они свое исследование “Родная речь”, а что́ это – модернизированный учебник, популярное литературоведение, исторический труд или хорошая эссеистика, судите сами»[444]. Затем в программе звучит авторское чтение главы «Печоринская ересь» из книги «Родная речь» (к тому времени еще не опубликованной).

Впоследствии Вайль и Генис будут неоднократно вспоминать Довлатова в своей прозе и беседах на РС. Вайль в эссе «Без Довлатова» пишет: «С его появлением в редакции день получал катализатор: язвительность, злословие, остроумие, едкость, веселье, хулу, похвалу…[445]. Манера Довлатова писать так просто, как будто он говорит, отчасти связана с тем, что это писалось для радио. Он всегда проверял тексты «на голос», когда готовился к микрофону. Александр Генис пишет: «В прозе Довлатова лучше всего слышен тот голос, который пробивается без помехи. Неудивительно, что Сергей оказался на “Свободе”… Работу на радио он упорно считал халтурой, и в “Филиале” изобразил нашу редакцию скопищем монстров»[446]. В «Филиале» за зашифрованными героями угадываются выступавшие на РС писатели: Андрей Синявский, превращенный в прозаика Белякова, Виктор Некрасов, изображенный пожилым писателем Панаевым, автором романа «Победа», писатель Юз Алешковский в Юзовском. В 1990 году, когда умер Сергей Довлатов, Александр Генис и Петр Вайль посвящают его памяти специальный выпуск программы «Экслибрис»: «Генис: Тексты Довлатова отличает ощущение полной достоверности, фактографичности, документальности. При всем этом нет никакого сомнения, что довлатовские сочинения – не записные книжки. Здесь заключено противоречие, основной парадокс Довлатова. Тот самый парадокс, который и скрывает существующую загадку, тенденцию, ради которой пишет автор…

Вайль: Считать, что Довлатов лишь следует за потоком жизни, столь же просто, сколь и непростительно. Его проза придумана и сконструирована от самого начала и до самого конца. Его тексты, воспринимающиеся как куски жизни, в самом высоком художническом смысле искусственны – от идейной сверхзадачи до языка, который при всей кажущейся естественности тоже отнюдь не записан, а сконструирован…»[447].

Образ Запада в СССР

Образ Запада – подлинный и ложный, официозный и истинный, а также образ эмигрантов и отношение к их книгам в СССР – темы, которые долгие годы занимали авторов Свободы.

В 1975 году в Нью-Йорке Александр Галич дает интервью Владимиру Юрасову для информационно-публицистической программы «О чем спорят, говорят», где делится своими впечатлениями от Америки и говорит об образе Запада в СССР: «Пожалуй, самое главное и самое удивительное впечатление, несмотря на то что я читал книгу Ильфа и Петрова, это “Одноэтажная Америка”… Вот Манхэттен немножко отдаленно похож на ту Америку, которую мы себе представляем по фильмам, по книгам. А вся остальная Америка – она значительно прекраснее, я бы сказал – естественнее. Вот эти все ощущения, что это огромные дома, нависшие над узкими улицами, где текут потоки машин и бегут несчастные, замученные капитализмом люди, – все это не так, все это совершенно по-другому. Должен сказать, что Америка – в ней есть много детского. Я думаю, это еще одно из главных ощущений, которое у меня создалось от Америки. Это, пожалуй, первая в мире страна и, может быть, единственная, которая, несмотря на все свои расовые проблемы, сумела создать из десятков наций американца. Вот я встречаю разных людей, разных национальностей. И они американцы, понимаете. В то время как, скажем, в стране, которая называет себя Советский Союз и говорит, что вот есть советские люди, это все неправда, потому что там очень точно наблюдается национальная принадлежность, очень точно наблюдается разница в культурах, во всем быте, во всем человеческом строе, во всех условиях, принципах, отношении к существованию…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мифы и предания славян
Мифы и предания славян

Славяне чтили богов жизни и смерти, плодородия и небесных светил, огня, неба и войны; они верили, что духи живут повсюду, и приносили им кровавые и бескровные жертвы.К сожалению, славянская мифология зародилась в те времена, когда письменности еще не было, и никогда не была записана. Но кое-что удается восстановить по древним свидетельствам, устному народному творчеству, обрядам и народным верованиям.Славянская мифология всеобъемлюща – это не религия или эпос, это образ жизни. Она находит воплощение даже в быту – будь то обряды, ритуалы, культы или земледельческий календарь. Даже сейчас верования наших предков продолжают жить в образах, символике, ритуалах и в самом языке.Для широкого круга читателей.

Владислав Владимирович Артемов

Культурология / История / Религия, религиозная литература / Языкознание / Образование и наука
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука