Читаем Радио Свобода как литературный проект. Социокультурный феномен зарубежного радиовещания полностью

Сейчас некоторые очарованные перестройкой уговаривают меня подождать, помолчать, вот-вот в Советском Союзе произойдут большие перемены – и тогда всех нас, изгнанных писателей, будут печатать на родине и не будут называть свиньями. Подождать, конечно, можно, но можно ли дождаться, не знаю. Писателей-эмигрантов реабилитируют обычно только через много лет после похорон. Из этого правила я пока знаю только одно исключение: о писателе Викторе Некрасове еще недавно в журнале “Крокодил” злорадно сообщали, что он исписался, спился, никому не нужен, выброшен своими хозяевами из ЦРУ, живет под мостом и питается отбросами. Но за два дня до своей смерти в Париже Некрасов прочтет о себе первый робкий доброжелательный отзыв. Так что некоторый прогресс все же имеется… Раньше признание приходило к опальным писателям после смерти, а теперь его удостоился умирающий»[455].

Вот что рассказывает об отношении к эмигрантской литературе в СССР Довлатов: «За последнее время я то и дело обнаруживаю в советских газетах маленькие сенсации, которые находят отклик у довольно узкого круга заинтересованных лиц: то Андрей Битов упомянет в своем интервью поэта Бродского, живущего в Нью-Йорке, то Илья Кабаков назовет своих коллег художников, живущих на Западе, – Шемякина, Неизвестного, то вспомнят парижан Эткинда с Синявским… Причем если раньше в таких случаях писали “некий” или “так называемый” и даже “с позволения сказать”, то теперь эти фамилии упоминаются в нейтральном контексте. И это, я считаю, большое достижение, гигантский шаг, прямо-таки рывок в сторону гласности и перестройки. Что же касается научной конференции в Институте мировой литературы – там была впервые сформулирована проблема эмигрантской литературы в целом. Среди многих тем, обсуждавшихся на этой конференции, затрагивались и такие, что еще совсем недавно считались запретными. Цитирую: “Доктор филологических наук Овчаренко обратился к проблемам эмигрантской литературы, предложив социально-исторический критерий для оценки второго и третьего поколения писателей, сформировавшихся в условиях зарубежья”. Не исключено, что в силу новых критериев от меня и моих друзей и мокрого места в литературе не останется. Но уже то, что заговорили на эту тему, приятно… Короче, есть основания для сдержанного, как говорится, оптимизма. В печати без оскорбительных эпитетов упоминаются фамилии деятелей эмигрантской культуры. Ходят слухи о готовящихся публикациях. Кому-то в неофициальной беседе намекнули, что он мог бы съездить на родину и так далее. Что ж? После стольких лет замалчивания, когда сам факт отъезда из страны считался изменой отечеству, и это отрадно. А с другой стороны, так ли все это сенсационно и ново?..»[456]. Однако выступление Довлатова очень сдержанное, он сомневается в возможности перемен.

У микрофона РС в 1970–1980-е годы также выступали писатели и поэты: Василий Бетаки (поэт и переводчик, внештатный сотрудник парижского бюро РС в 1973–1986 годах), Владимир Буковский (писатель и правозащитник выступает на РС с 1977 года по настоящее время), Георгий Владимов (писатель, выступавший на РС с 1983 по 1995 год), Анри Волохонский (поэт и прозаик, сотрудник отдела новостей в 1980–1995 годах), Эдуард Кузнецов (писатель, штатный сотрудник РС в 1979–1980-х годах, некоторое время возглавлял отдел новостей), Аркадий Львов (писатель, внештатный сотрудник нью-йоркского отделения РС с середины 1980-х годов), Александр Пятигорский (философ, писатель, регулярный участник историко-философских передач лондонского бюро РС), Андрей Синявский (писатель, внештатный сотрудник парижского бюро РС в 1970–1980-е годы), Михаил Эпштейн (писатель, в конце 1980-х – начале 1990-х регулярный участник программы «Поверх барьеров»).

В течение почти сорока лет писатели-эмигранты читали у микрофона РС свои книги и произведения своих современников, рассказывали о русской и советской истории и литературе, возмещая пробелы в информации, доступной в Советском Союзе.

РС предоставляло возможности всем, кто мог сказать что-то неизвестное и важное для слушателей в СССР.

К концу XX века стало очевидным, что русская литература оставалась целостной, существуя в СССР и на Западе. Русская литературная традиция не была прервана во многом благодаря РС, которое на протяжении почти полувека расширяло аудиторию писателей в изгнании. Огромный архив звукозаписей РС еще предстоит изучать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мифы и предания славян
Мифы и предания славян

Славяне чтили богов жизни и смерти, плодородия и небесных светил, огня, неба и войны; они верили, что духи живут повсюду, и приносили им кровавые и бескровные жертвы.К сожалению, славянская мифология зародилась в те времена, когда письменности еще не было, и никогда не была записана. Но кое-что удается восстановить по древним свидетельствам, устному народному творчеству, обрядам и народным верованиям.Славянская мифология всеобъемлюща – это не религия или эпос, это образ жизни. Она находит воплощение даже в быту – будь то обряды, ритуалы, культы или земледельческий календарь. Даже сейчас верования наших предков продолжают жить в образах, символике, ритуалах и в самом языке.Для широкого круга читателей.

Владислав Владимирович Артемов

Культурология / История / Религия, религиозная литература / Языкознание / Образование и наука
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука