Radiohead. Present Tense. История группы в хрониках культовых медиа

Реакция на социальные травмы эпохи – не только международные конфликты, но и промышленную революцию, расовую напряженность, технологические конвульсии – приняла форму целой кучи «измов»: кубизм, сюрреализм, дадаизм, модернизм, постмодернизм, абстрактный экспрессионизм, вортицизм. После Первой мировой войны средства реалистического искусства показались недостаточными, чтобы передать Ужас. Подтянутые молодые ребята отправлялись в бой и возвращались из него кубистскими фрагментами и кусочками. «Бесплодная земля» Т. С. Элиота стала одним из первых странных новых видений двадцатого века, панорамой отзвуков, текст которой был отредактирован – или, если точнее, нарезан – отцом модернизма Эзрой Паундом. За ним последовали Джойс и Беккет. «Броненосец “Потемкин”» Сергея Эйзенштейна нашел свой образ у Фрэнсиса Бэкона. «Метрополис» Фрица Ланга, «Новые времена» Чарли Чаплина и «Поэт в Нью-Йорке» Гарсиа Лорки поднимали проблему об обесчеловечивающих силах, работающих в городских обществах.

В это же время Шёнберг и Стравинский пробили бреши в классической музыке, из которых вышли Штокхаузен, Кейдж и Райли, и даже фолковые мелодии вроде I Wish I Was a Mole in the Ground, странной песенки, записанной Баскомом Ламаром Лансфордом в конце двадцатых, вполне соответствовали сюрреалистическому манифесту Бретона и Бунюэля. В следующем десятилетии такие эпохальные произведения, как «Герника» Пикассо и «Осенний каннибализм» Дали, отражали ужасы Гражданской войны в Испании. Увидев своими глазами резню невинных, оба художника так и не смогли больше представить человеческое тело в прежнем виде. В 1939 году Билли Холидей записала песню Абеля Миропола Strange Fruit, посвященную линчеваниям в глубинках Юга, песню, полную странных и отвратительных образов тел, висящих, словно фрукты, которые расклевывали вороны и обсасывал ветер.

Сам рок-н-ролл родился в тени атомной бомбы: сумасшедший ковбой, едущий верхом на ракете в «Докторе Стрейнджлаве», вполне мог быть Сэмом Филлипсом или Джеком Клементом. Гинсберг, Керуак, Берроуз, Поллок и Чарли Паркер с помощью своих работ пытались побороть страх, который поразил нервную систему всего человечества после бомбардировок Хиросимы и Нагасаки в 1945 году. Через тридцать лет после Второй мировой войны Dachau Blues Капитана Бифхарта (альбом Trout Mask Replica) попытался передать невыразимые истины лагерей смерти – «замков Синей Бороды нашего века», по словам критика Джорджа Стейнера, – через дадаистский блюз и спазматический джаз.

В шестидесятых тоже были свои бури. Боб Дилан сочинил A Hard Rain’s a-Gonna Fall в 1963 году – это стало испуганной реакцией на Карибский кризис. По словам биографа и фолк-эксперта Роберта Шелтона, то был «поэтический космос, чьи крайности – ужас и потерянная нежность – каким-то образом сочетаются с адами и раями современной реальности». На фестивале «Вудсток» в 1969 году, на пике Вьетнамской войны, Джими Хендрикс превратил Star Spangled Banner в картину из напалма.

Примерно то же повторил Нил Янг с Crazy Horse в 1991 году, взяв Sonic Youth на гастроли во время войны в Персидском заливе и наполнив песни вроде Blowin’ in the Wind, Powderfinger и Cortez The Killer раскаленными добела звуками «заводящихся» гитар. Вскоре после этого U2 провезли по Америке свое шоу Zoo TV, пародировавшее безумие конфликта, который для многих, похоже, существовал только в истерическом кошмарном уме CNN.

А в последние годы столетия Radiohead довели до совершенства свою форму комично-параноидального экспрессионизма, звук, который воплощал в себе, по выражению одного автора, «то, каково это – ощущать ужас от нынешних времен».

В сентябре 2001 года, после атаки на больше не неприступную крепость-Америку, Radiohead, пожалуй, были последней группой, которую вы хотели бы видеть вживую, но при этом, возможно, самой важной. В ночь одиннадцатого сентября они были на сцене в Берлине, и Том Йорк посвятил You and Whose Army президенту США Джорджу Бушу. Когда мир мучился тошнотой, сравнимой с последствиями операции в заливе Свиней, группа отправилась в Белфаст и открыла концерт The National Anthem, звуча – простите, другой метафоры я не подберу, – как военная машина, которую приводят в действие. Предконцертная подборка исполняемых шепотом баллад и мелодий в духе ду-воп лишь усилила зловещую атмосферу а-ля тридцатые годы.