Радуга

Только под утро пани Милда, нализавшись вишневки, смежила глаза, и господь бог, измученный ее молитвами, ниспослал тяжелый сон. Слышен шелест шелков, и в комнате возникает покойная Ядвига. В белоснежном платье, в котором ее похоронили. Обнимает пани Милду, зовет ее с собой. Дескать, мышка у нее золотой крестик с аметистом украла. Тот, что настоятель ей подарил после появления на свет Мартины... Что делать пани Милде? За покойником следовать не к добру, но она все-таки встает с постели в одной сорочке и шлепает босиком в комнату графини. А в доме кишат нищие и гремит веселая музыка. Не понимает пани Милда, что здесь теперь творится. «Моя Мартина замуж выходит, — объясняет Ядвига. — Хочет в подарок крестик получить». — «Побойся бога, настоятель рассердится», — умоляет пани Милда, но Ядвига не слушает ее, берет за руку и увлекает в свою благоухающую комнату. И тут же прыгает на кровать, запищав как маленькая девочка, призывая к себе мышей.

Сердце у пани Милды леденеет, когда из всех углов кидаются к ней черные мыши. В глазах темно, но крестика все не видать. «Воровка в платяном шкафу спряталась, — хнычет Ядвига голосом Мартины. — Крестная, вспугни ее!»

Пани Милда делает шаг к шкафу и вопит, потому что дверца пересохшего шкафа открывается сама, а в нем стоит с топором в руках среди платьев Ядвиги синебородый монах...

Придя в чувство после ночных кошмаров, пани Милда созвала челядь и велела прибрать в комнатах, а сама заперлась в спальне графини Ядвиги и стала рыться в платяном шкафу, куда после смерти хозяйки не совала носа. Господи, почему вылетел у нее из головы этот малюсенький крестик, который Ядвига перестала носить с тех пор, как в поместье зачастил господин Болесловас?! Может, хозяйка еще в чистилище мается, раз такие дурные сны мучают? Может, за этот крестик стоит заказать несколько заупокойных служб?

Крестик так и не нашелся, хотя пани Милда перерыла весь шкаф. Затворила было дверцы, но вдруг с верхней полки слетел рулончик белой бумаги, схваченный голубой подвязкой да закрученный узлом. Развязывает его пани Милда. Смотрит. Глазам своим не верит. Почерк-то настоятеля: «...Жажду смотреть в глаза твои, жажду лобызать руки и ноги твои, не могу больше без тебя, дорогая... Завидую твоей непорочной близости даже блаженному графу Михалеку. Смилуйся надо мной, несчастным. Твой К.» Любовное письмо! Целая кипа любовных писем, откровенных до безумия, страстных, умоляющих и проклинающих сан священнослужителя, воспевающих блаженство близости телесной...

У пани Милды горели щеки, колотилось сердце, ноги подкашивались, когда она запоем читала все письма подряд, словно написаны они были накануне. Дочитав, она сказала:

— Слава тебе, господи. Ты меня спас!

Примчалась к графу Михалеку и показала черным по белому, какого змия согрел тот у себя за пазухой и какую ошибку совершил, отлучив от дома господина Болесловаса, рыцарски защищавшего честь покойной, на которую покушался черный ханжа в бараньей шкуре...

Граф так разволновался, что не знал, какие действия предпринять. Может, съездить в Кукучяй и швырнуть эти письма настоятелю в лицо? Много чести для этого канальи! Пани Милда права, эти письма надо беречь как зеницу ока. Ведь могут пригодиться! В газеты можно послать, или самому епископу, если Бакшис вздумает посягнуть своими грязными лапами на собственность графа. Вняв советам пани Милды, Михалек дрожащей рукой стал писать письмо настоятелю. Писал и рвал. То слов слишком много, то слишком мало. Пани Милда не выдержала. Вспомнив старые романы, продиктовала:

«Кукучяйскому настоятелю, канонику Казимерасу Бакшису. Потрясенный до глубины своего естества, сообщаю, что сегодня были обнаружены ваши презренные похотливые письма к моей жене и матери дочери моей покойной графине Ядвиге. Торжественно заявляю, что с этих пор нас разделяет черная бездна. Да не смеет ваша нога переступить порог Пашвяндре, да не пытается ваш кощунственный язык умолять о снисхождении, да забудет ваш лицемерный рассудок, что вы являлись крестным отцом плода моей и Ядвиги любви. О судьбе графини Мартины позабочусь я сам и ее крестная мать пани Милда. Будьте вы прокляты во веки веков. Его сиятельство граф Миколас Карпинскис».

Тем же заходом пани Милда продиктовала и второе письмо — начальнику кукучяйского участка полиции господину Мешкяле, с просьбой при первом же удобном случае заглянуть в Пашвяндре, дабы вспомнить добрые деньки, когда покойная Ядвига одним своим существованием радовала мир, семью и друзей семьи.