Радуга

Хоть встань и двинь в морду этому черту Альбинасу. Глаза залил, не видит, что лебедь — никакой не лебедь, а кума Алексюса. И длина шеи, и гордость лица, словно на голове у нее невидимая корона... Бедняжка ты моя белоснежная... Принесло тебя бурей в лесную чащобу. Ни тебе с зверями водиться, ни с птицами дружить. Даже большие свои крыЛья не расправишь в тесноте. Остается плавать по луже собственных слез и вместе со всеми добрыми обитателями леса жалеть умирающего короля лесов. А кто тебя пожалеет? Разве что одна белочка, бросившая с дерева в лужу орех?

— Крестная, я себя нашла! — взвизгивает Виргуте. — Вот! Белочка. Хвост у нее, как моя юбочка. И курносенькая!

— Вот видишь, а ты боялась, что выйдешь некрасивая.

— О, господи... Умру, какая красота!

— Не умирай, сестричка. Повремени! Крауялисова Ева в сто раз тебя краше. Видишь кукушку рябую? — сердито кричит Напалис. — Вон, на самой верхушке.

— А ты посмотри на себя. Скворец! Скворец! Хилый скворец с червяком.

Сестричка, ах сестричка,
Завидуешь кукушке...
Была б и ты красотка,
Да ушки на макушке!

— Перестань ты, воробьиный циркач! — злится Рокас. — В гостях ты, а не в лесу!.. Андрюс, а почему на твоей картине меня нету?

Андрюс молчит и улыбается. За него отвечает Напалис:

— Потому, господин Рокас, что ты птица не лесная.

— А какая?

— Блажисова! Домашняя! Племенной петух старой девы Микасе!

Взревывает от хохота Альбинас Кибис. Вслед за ним — все мужики и бабы. А тут еще Зигмас извлекает из своей гармоники чисто свинячье хрюканье. Даже крестная вздрагивает, оторвав взгляд от картины и вконец растерявшись. Рокас не знает, куда глаза девать. Но ведь сквозь землю не провалишься. Поэтому наливает рюмочку водки, выпивает за здоровье крестной и вполголоса говорит:

— Темная наша публика, барышня учительница. Вы уж простите. Сами не знают, над чем смеются.

— Чепуха, Рокутис. Смех — вещь хорошая. Не стоит переживать.

Говори не говори, а у самой лицо тоже переменилось. Настроение увяло. Вся бойкость исчезла. Глаза еще больше потемнели. Приобрели какую-то наводящую страх суровость или тоску, словно в эти глаза сбежались все звери и птицы Андрюса Валюнаса. Какая она теперь манящая и суровая... близкая и далекая! Ах, господи, будь человеком, пусти ты ее в руки Рокаса! Этой ночью. Хоть на минутку... Чтобы Рокас мог, уткнувшись в ее душистые ладони, совершить пасхальную исповедь и в виде покаяния попросить... Что? Ведь нет такого дела, которое Рокас не совершил бы из-за белой лебеди, прояви она хоть малейший знак милости... Не окорока или пятидесяти литов, как от Блажисовой Микасе, он от нее хочет... Ну, положим, чтоб позволила себя поцеловать, как Ева в той драме, что она сама сочинила, позволила своему Тадасу Блинде, сказав при этом удивительные слова: «Иди и возвращайся. Я буду тебя ждать...» Господи, за такую минуту Рокас Чюжас дал бы тебе честное слово — завтра с самого утра все похищенные у Блажиса деньги ссыпать в сундук для пожертвований в костеле, как в прошлом году двойняшки Розочки поступили и, по их словам, вымолили Литве независимость от Польши — ценой отречения от Вильнюса. Господи, если ты и впрямь выслушал молитвы этих дурочек, то выслушай и сына Умника Йонаса, еще раз докажи свое существование на небе и земле, дабы блудный сын Чюжаса Рокас был спасен от смертного греха, а кума Алексюса — от горя стародевичества. Пускай плюнет она в бороду своему соблазнителю! Господи, чем Рокас Чюжас хуже этой провонявшей парфюмерией церковной рыси? Разве тем, что Рокас на несколько годков моложе, что готов на ней жениться, едва достигнет совершеннолетия... Единственный недостаток, что малограмотен. Но разве это неисправимо? Ведь когда-то заведующий школой Чернюс утверждал, что голова Рокаса для науки подходящая. Рокаса из школы вытурили не из-за отсутствия способностей, а потому, что в четвертом классе он славную шутку выкинул в день врунов с бабой того же Чернюса. Благодаря ему, она уселась на поставленную торчком иголку и, откровенно говоря, с того часа совсем ошалела... А Рокас после этого происшествия три года проработал батраком у Чипкуса в Кашейкяй и сейчас, пробатрачив целый год у Блажиса, не только в тело вошел, но и поумнел... Значит, мог бы учиться еще лучше... Пускай только барышня Кернюте не пожалеет своего времени... Каждый вечер Рокас прибегал бы к ней из неволи Блажисова хутора. Каждый божий вечерок. Глянь, год-другой, и гимназию Рокас закончил бы экстерном, перепрыгивая по два класса сразу... А за это время изгладилась бы из памяти барышни Кернюте старая несчастная любовь... Ведь Рокас — мужчина что надо. У него никогда бы не прошло желание ее на руках носить и...

И пронзило Рокаса Чюжаса воспоминание, как славно ему было с Блажисовой Микасе на чердаке... И прошептал он в сторону святого образа: «Господи, не завидуй моему счастью». И услышал, зажмурясь, негромкий и кроткий голос всевышнего: «Старайся, Рокас Чюжас... Я тебе помогу».