Радуга

Но дверь захлопнулась. Долго стоял Рокас Чюжас, прислонившись лбом к косяку двери школы. Долго шептал прекрасные слова барышне Кернюте, пока не забыл данное ей обещание и вместо того, чтобы вернуться домой, отправился в избу Валюнене к братству гулящих босяков, по дороге разбудив Альтмана и выклянчив в долг два пол-литра... Пил и пел вместе со всеми, как равный с равными. И хвастал перед мужиками, что крестная его на завтрак к себе пригласила и бил себя в грудь кулаком, клянясь, что ни за какие деньги на хутор Блажиса не вернется, потому что косоглазая Микасе — уточка дурной породы по сравнению с белоснежной лебедушкой из кукучяйской школы.

А когда заснул Рокас, приснился ему лес с картины Андрюса. Только все птицы и звери там не на лося смотрели, а на белую лебедь, которая поднималась из лужи, бросая наземь белое, мучительно белое перо...

Проснулся Рокас от того, что его дергали за ухо, и страшно удивился, что лежит он в своем доме, на кровати отца, что ослепительный луч солнца падает из окна, что мать смотрит на него заплаканными глазами.

— Что случилось?

— Вставай, ирод. Кернюте застрелилась.

Рокас своим ушам не поверил. Сегодня же пасха... Не день врунов.

— Кто тебе сказал, маменька?

— Пурошюс прибегал. Отца увел свидетелем. Беги и ты, Рокутис, и тебе он велел прийти... — и зарыдала Розалия, запричитала.

Рокас приподнялся, сел, обеими руками схватился за гудящую голову. Неужели правда? Неужели не суждено исполниться его мечте? Неужели ему опять придется вернуться в серые будни и никогда-никогда не сможет он исповедаться учительнице. Ни себя, ни другого за нее не застрелит? Неужели Рокасу суждено оставаться обыкновенным вруном и вором? Господи, или тебя нету, или... будь ты...

7

Несколько суток после похорон учительницы Кернюте Тамошюс Пурошюс места себе не находил ни дома, ни на дворе. Куда ни шел, что ни делал, все видел самоубийцу, словно ангела божьего, обряженного в белое подвенечное платье, все слышал дрожащий голос Виргуте на кладбище, когда Розалия, подняв ее на песчаный холмик, попросила всех рыдающих баб замолчать и выслушать стихотворение из книжки, которую Рокас нашел в комнате учительницы после посещения уголовной полиции. Растоптанную.... Рядом с кроватью. (Чего желать от пьяных!) Первые слова этого стихотворения останутся в памяти Пурошюса навеки:

Когда-нибудь, о мой апрель,
Ты вновь сюда вернешься,
Вернешься ты, дружок апрель,
Но мы не улыбнемся.

[26]

Нет больше учительницы. Нет единственного человека в Кукучяй, который верил в талант Пурошюсова Габриса. Господи, не завидуй ее счастью хоть на том свете и сжалься над Пурошюсом, который здесь, на земле, вконец запутался. И не когда-нибудь: в святую ночь пасхи, исполняя Иудовы обязанности, из одного панического страха, чтобы злой шутник не стрельнул в окно его избы да не нагнал на его Габриса падучую. Да будет проклят этот Чюжасов шалопай Рокас, тайну которого случайно подслушал Пурошюс и сам не устоял перед желанием подобно подростку заглянуть в светящееся окно учительницы, в надежде увидеть ее в одной сорочке...