Радуга

— Вот так-так! Над Яцкусом, господин начальник, весь городок смеется. Сунул свою бабу год назад в желтый дом, и у самого ум за разум зашел. Зимой торчал под окном Стасе Кишките, пока я с помощью господина Мешкяле его, будто пса, не отогнал. А теперь, весной, днем на стенку лезет, а ночью по городку бродит и видит, что все блудят. Он мстит мне — дело верное. Посоветуйте ему, господа начальники, от своего имени — служанку нанять для мужских надобностей, потому что, говорят, его старуха и не думает помирать. Или... Есть еще один способ лечения. Прошу прощения, пускай смазывает седалище салом бешеной суки.

— Молчок! — стукнул кулаком по столу Мешкяле. — Ты нам зубы не заговаривай, значится.

— Вам тоже посоветовал бы применять это снадобье. Ваша питомица графиня еще не скоро будет в постель годиться. Слишком рано вы кривасальскую Фатиму укокошили и пани Милду тоже... Ей-богу, я же вам добра желаю. Я бы последнего убийцу лечил, дай бог только лекарство найти. А как вам, господин Заранка, в семейной жизни везет, а?

Будто зубр набросился Мешкяле на Пурошюса. Обеими кулаками поддав под ложечкой, на пол уложил и принялся ногами трудиться... Вышиб бы он дух из Пурошюса, но господин Заранка взмолился, помирая со смеху:

— Довольно, господин Болесловас. Довольно. Наш долг — помочь убийце встать на ноги. Убийца — редкий экспонат в нашем обществе. Его надо уважать и беречь, чтобы это племя не перевелось. Что бы мы, полиция, без них делали? Кого бы ловили, кого в тюрьмы сажали?

Еле-еле поднялся Тамошюс Пурошюс с пола. Еле-еле заговорил:

— Видите, каким лютым зверем становится человек, услышав о себе правду? А что делать мне, оклеветанному да избитому? Была бы сила на моей стороне, я бы вам обоим ребра пересчитал. А теперь что ж. Спокойной ночи. Пойду-ка домой. Пускай мое место остается вакантным, как выразился бы Умник Йонас. Как-нибудь проживу и без вас.

На этот раз Пурошюса схватили оба полицейских, усадили на стул, надели наручники:

— Ты уж прости, Пурошюс, мое терпение иссякло. Попусту рот разевать не будем. Перейдем к вещественным доказательствам преступления.

И господин Заранка достал из блестящего портфеля блестящий револьвер и, сунув под нос Пурошюсу, прошипел, как форменный ужак:

— Может, ответишь, братец, откуда эта вещичка появилась в кровати Кернюте? А?

— Раз ты такой умный, воскреси учительницу и спроси у нее. Хватит мне этих комедий! Руки пусти!

— Не хочешь больше со мной разговаривать?

— Катись ты к черту, Заранка. Ты для меня не начальник.

— Ах, вот как?

— Вот так.

Хрясть Заранка Пурошюса по уху. И снова Пурошюс на земле, и снова для ног Мешкяле появилась работа. У Пурошюса руки закованы. Так что защищаться нету смысла. Остался один выход — прикрываясь наручниками, беречь голову и, навострив уши, слушать, что шипит Заранка. Оказывается, что этот револьвер принадлежал господину Кезису, место которого он сейчас занимает и который до сих пор не обнаружен... Оказывается, что Пурошюс убил этого Кезиса, стакнувшись с другим разбойником, а потом того же разбойника оглушил, чужие деньги и оружие присвоил, в кутузку своего компаньона запер, а ночью удавил. Оказывается, что Заранка был совершенно прав, когда докладывал по телефону начальнику уезда о подозрительном поведении сторожа кутузки. Это ты, господин Мешкяле, виноват, что приютил под своим крылом убийцу, нахала, который, похитив винтовки шаулисов, теперь вас всех терроризирует, берет на пушку, с ума порядочных людей сводит. Это он подчистил в прошлом году сундук с пожертвованиями в школе накануне шестнадцатого февраля. Он! Не двойняшки Розочки, которые всего десять литов после него обнаружили! Его работа — ограбление Блажиса с хутора Цегельне. Его! Не кого-нибудь еще. Повесить его, расстрелять, сжечь и пепел развеять. Как святая земля и носит такого вора, распутника, извращенца? Зовите, господин Мешкяле, свидетелей. Зовите. Зовите сюда его жену и сына Габриса. Пускай видит сирота, пускай слышит, какой у него был отец!

— Слушаюсь, господин Заранка! — рявкнул Мешкяле, перестав месить ногами Пурошюса и взявшись за фуражку.

Вот когда перепугался Пурошюс. Вот когда его охватил ужас:

— Стойте! Я скажу все, что знаю! Скажу, пока вы меня с ума не свели!