Супруг мой, Перкунас, зачерпнул огня из Небесной Кузницы, разбил его на сотни искр и одарил этими искрами своих жрецов. Так появились дейвасы – огненный щит живого мира и опора лаум. После Перкунас разделил мир на три царства – Навь, Явь и Правь – и запечатал границы, отделив живых от мертвых, а богов от людей. Мертвые остались в Нави. Живые поселились в Яви. Домом богов стала Правь. Лаумы и дейвасы тоже остались в Яви, чтобы защищать людей от тех навьих тварей, что укрылись от взора Перкунаса. На века воцарился мир.
Сауле помолчала, будто собираясь с силами, чтобы продолжить рассказ. Я слушала едва дыша. Что-то говорило мне, что ни в одной книжке я не прочитаю правды, которую сейчас с грустью рассказывала златовласая богиня, и я боялась пропустить хоть слово.
– Лаумы всегда приходили на помощь, откуда бы ни прилетал Зов. Они отдавали свои силы до последней капли, порой жертвуя собственной жизнью. Я не делала их такими – они сотворили себя сами, возведя жертвенность во главу угла, – Сауле горестно покачала головой. – И сами же обожглись об этот пламень.
Многие водяницы, особенно те, кто успел воспитать учениц, с болью наблюдали, как девушки, ставшие им родными, не выдерживают и ломаются на пути к овладению даром. Их губила та самая жертвенность, непонимание, что порой можно и нужно отступить, чтобы вернуться с новыми силами и выиграть бой со Смертью. Некоторые из лаум пытались оставлять девочек при себе, но свет зари, пылающий в их крови, не позволял юным водяницам жить спокойно. Порой борьба сводила их с ума. Тогда одна из старших лаум обратилась за помощью к дейвасу. Она попросила освободить ее ученицу от света – от моего дара. Ей казалось, что девочка будет счастлива прожить обычную жизнь, в которой не понадобится рисковать своим телом и разумом день за днем, до последнего вздоха… Я вижу тоску и понимание в твоих глазах. Ты бы тоже хотела, чтобы я забрала свой дар обратно?
Я смотрела на богиню, пытаясь облечь в слова дикую свистопляску, творящуюся в душе. Молчать было невозможно, но и сказать никак не получалось. Мысли путались и обжигали рот, едва я начинала думать, что нашла нужный ответ. Она стояла передо мной – вечно юная, невыразимо прекрасная, одетая лишь в тонкую белую ткань, украшенную туманной вышивкой, и я должна была сказать ей…
Должна…
– Да, – в горле будто проклюнулись колючки, и я сухо сглотнула, прежде чем повторить уже более уверенно: – Да, хотела. Я мечтала об этом с детства. С той первой деревни, которую нам с мамой пришлось оставить по приказу головы, не желающего «терпеть ведьм у себя под боком». Со дня, когда лучшая подруга, узнав, кто я, бежала прочь с белым от страха лицом. С горсти чешуек, полученных мамой за лечение, – брошенных в пыль и придавленных каблуком расписного сапога. Потому что «только на коленях рага-нам должно принимать плату от честных людей».
Я говорила, выталкивая из себя всю накопившуюся злость. Говорила, сжимая кулаки и не замечая, как тускнеет ореол света вокруг Сауле, как ее прекрасные волосы становятся безжизненными и лишь на концах едва заметно мерцают последние искры. Как опускается взгляд богини, а розовые губы кривятся в болезненной ухмылке. Я выплескивала гнилую черноту и ненависть, наконец найдя источник моей боли и боли множества других беловолосых девушек, живших до меня.
И когда я почувствовала, что освободилась, на месте боли родилось что-то новое.
– Но не будь я раганой, я не обрела бы Марьяну и никогда не узнала бы что такое настоящая дружба.
Теперь мой голос звучал ровно, набирая силу. Сауле вскинула голову, цепляясь за меня взглядом. Она снова наполнялась цветом и сиянием, а я ясно видела на ее месте рассвет – нежный и сливочный, с прожилками сусального золота, купающийся в пухе утреннего тумана.
– Не будь я раганой, множество людей уже обратились бы в пепел на погребальном костре. Не владей я силой, и навьих тварей стало бы куда как больше, а значит, и смертей бы прибавилось.
– Без твоего дара я бы никогда не попала в Приречье и не встретила тех, кто отнесся ко мне по-доброму. Не узнала того, кто тронул мою душу.
Между мной и Сауле оставался всего лишь шаг. И я легко преодолела его – для того чтобы заключить богиню в объятия, погладить ее по голове, как маленькую девочку, и долго шептать «ш-ш-ш» в золотистую макушку, чувствуя, как вздрагивают в рыданиях мягкие округлые плечи.
– Прости меня, – плакала она. – Я не желала, чтобы все так обернулось…
Я снова провела ладонью по теплым волосам.
– Мне нужно было не бежать от своей силы, а развивать ее. Возможно, тогда я нашла бы другой способ помочь лаумам. Не пытаться убить свет, но принять его и обратить во спасение. Ведь ты создала наш дар именно ради него.