Рагана

Три дня пролетели, словно в забытьи. Я пыталась пробраться к Совию, но мне удалось лишь посмотреть на него издалека: Яросвета больше не хотела рисковать и поставила охрану возле клетки. Лис выглядел изможденным, но ран на нем я не увидала. Марий несколько раз пытался со мной поговорить, но я сбегала, не дослушав даже колкое приветствие огненосца. Он снова начал бы зубоскалить или напоминать, что я сама хотела найти лаум, а мне слышать это было так же больно, как если бы он вгонял кинжал в мое сердце.

Лаумы смотрели на меня, где бы я ни появилась. Их шепот напоминал шорох листьев. Он преследовал неотступно, даже в беспокойных снах, которыми мне с трудом удавалось забыться. Близился день Купалы, и я поняла, что имела в виду Яросвета, говоря, что границы истончаются. В Серой Чаще появился ветер. Он трепал закостеневшие кроны и сек лицо, не оставляя ран, которые можно было бы излечить. Иногда его дуновения приносили запах тлена. Но порой… порой в нем чувствовался сладкий аромат луговых трав и нагретых солнцем камней.

Этот ветер прилетал из Яви, и лаумы с тоской поворачивали к нему лица. Я присматривалась к ним издалека, сидя на пороге своей землянки или возле потухшего костра, рядом с которым они танцевали в ту ночь, когда притащили нас в Убежище. С тех пор я не видела танцев и не слышала, чтобы хоть одна беловолосая дева пела. Зато лязг точила об острые клинки звучал с утра и до темноты, падающей на Чащу голодным зверем.

Стоило мне опустить руку на серый песок, как он начинал вздрагивать из-за бьющихся в оковах источников, спрятанных под толщей земли. С каждым днем вода ярилась все сильнее, и ее биение напоминало сердечную дрожь. Казалось, будто под Чащей мерно стучит огромное сердце, ритм которого все убыстряется, грозя проломить сковавшую его клетку.

В день Купалы я проснулась от сжимавшей грудь тревоги. Выглянув из землянки, я впервые не обнаружила своих стражниц. Не успела я порадоваться долгожданной свободе, как из теней выскользнул лесной гость и ткнулся широколобой головой в мой живот. Я охнула, но успела ухватиться за корни на его спине и потому устояла.

– Эй, дружище, что-то неладно? – спросила я зверя, хотя и сама чувствовала: все не так.

Одуванчик осторожно ухватил зеленоватыми зубами край моей рубахи и потянул за собой. Зверь привел меня к окраине Убежища. Я с недоумением оглядела выстроившихся вдоль полосы выжженной земли лаум – в полном боевом облачении, натянутых как струна. Все они не отрываясь смотрели на Чащу, будто ждали чего-то. Меня заметила Яросвета и, пройдя сквозь ряды своих воительниц, остановилась напротив, с недовольством глядя на то, как моя рука лежит на боку лесного гостя. Корни медленно извивались, щекоча ладонь, а не мертвенно затихали, как это было с той, другой лаумой.

– Зачем пришла? – отрывисто спросила Старшая. – Еще не время.

– Он меня привел, – кивнула я на Одуванчика. – Должно быть, хотел показать что-то важное.

Лаума поджала губы.

– Эта тварь всегда была слишком своевольной. Я создала его, только чтобы проводить рагану, которой достанет смелости проложить Дорогу, и указать ей верный путь. А он взялся оберегать тебя, словно глупая псина, готовая на все ради хозяина.

Я погладила застывшие корни, успокаивая их своим теплом. Яросвета не обратила внимания на короткую заминку и повернулась к границе, махнув рукой: мол, смотри уж, раз пришла. Мы двинулись следом.

Сладкий ветер Яви привлек не только лаум. Яросвета говорила, что Убежище способно выдержать любой набег навьих тварей, только если те не навалятся всем скопом. Похоже, сегодня настал тот самый день.

Деревья недовольно скрипели, жалуясь, что их потревожили. Между стволов стелился низкий плотный туман, и в нем, по колено окутанные белым маревом, шли навьи твари. Катились клубки злыдней. Ползли, выбрасывая перед собой отростки и подтягивая на них неряшливые темные туши, багники. Хохотали мавки, то появляясь на виду, то скрываясь за деревьями и сверкая оттуда холодными злыми глазами. Ковыляли кикиморы, скаля зубы и высекая на стволах глубокие борозды крючковатыми когтями. Промеж нечисти поменьше виднелись очертания иных чудовищ, безымянных и будто выбравшихся из чьего-то дурного сна. Изломанные тела с человеческими руками и рогатым черепом вместо лица. Закутанные в обрывки савана высокие девы без губ и носа…

Я оцепенело разглядывала чудовищные порождения темного колдовства, чувствуя, как все внутри заливает холодом. Земля вздрогнула, и руки лаум сжались на оружии. Кое-кто прикусил губу, иные протяжно вздохнули, но больше ничем не выказали страха. В глубине Чащи мелькнули огромные тени. Их глаза горели желтым светом, чудовищные лапы волочились по земле, оставляя в ней рваные раны отростками, похожими на корни. Тела, выглядевшие как старые прогнившие пни, заросли белесым мхом. Твари медленно и слепо двигались вперед, выламывая и отбрасывая в сторону мешавшие им деревья, словно те были тонкими прутиками. Запах гнили ударил в нос, и я закашлялась, утирая слезящиеся глаза.