Райские птички

О нём Джереми и рассказывал Фреттхену мысленно, сидя в столовой, пока пережевывал завтрак и машинально отвечал на реплики соседей по столу.

У музыкальной какофонии есть свои преимущества. Она позволяет человеку даже среди людей оставаться в одиночестве. Ребята за обедом громко болтали, смеялись и что–то выкрикивали, но — удивительное дело — никто никого не слышал и не слушал. На многих были наушники.

«Мы вместе! Мы вместе! И вместе мы — сила! — вопил репродуктор прямо над их головами. Звук отражался от стен и метался по столовой, как полоумный, —

И каждого талантами природа наградила!

Мы вместе строим новый, счастливый, светлый мир!

И каждый в этом мире создатель и кумир!

«Вот ведь как, господин Фреттхен, — говорил Джереми, и его призрачный собеседник задумчиво кивал, — есть у меня девушка–друг. Вилина Харрисон. Ей двадцать один год, а значит, пора замуж. Скоро вы по своим тестам подберёте ей мужа…»

«Так в чем проблема, парень? — ласково возражал Хорёк. — Порадуйся за друга. Семья это хорошо. Это плечо и поддержка».

«А если она его не полюбит?»

«Мальчик, любовь — это каприз обмена веществ. Такая малость, о которой не стоит беспокоиться. Одна таблетка под язык — и твоя подруга влюбится на всю оставшуюся жизнь. А как под радугой пройдут, так и не посмотрит ни на кого вокруг, кроме своего мужа. С руки станет есть. Главное в браке, знаешь что? Психологическая совместимость. Мои тесты — непогрешимы. Если они покажут, что именно этот человек станет Вилине хорошим мужем, значит, так оно и будет. Она будет счастлива».

«А как же я? — водя ложкой по пустой тарелке, говорил Джереми. — Ведь я её люблю. Без всяких таблеток».

«Что ты удумал? — сердился Фреттхен. — Вилина старше тебя на целых пять лет. Нет, это никуда не годится».

«Всего на пять лет! Ну, и что?»

— Эй, Дже, — Хайли пихнул его локтем в бок. — Как у Хорька было?

— А?

— Что–было–у-Хорька!

— Потом расскажу!

— А?

«Пять лет — не половина жизни. Через два года я стану совершеннолетним. Неужели ей нельзя подождать два года?»

«Вилина имеет право на любовь и счастье — прямо сейчас, — гневно отчеканил Хорек. — Почему она обязана ждать? Потому что тебе захотелось? А о ней ты подумал? О том, что лучше для нее? Воплощённые мечты — это прекрасно, это наша цель, но ведь не за чужой счет?»

Джереми вздохнул. Пустая трата времени — разговор с самим собой. А если бы и с Хорьком… что толку? Фреттхен не может отменить результаты тестов.

Он брёл на занятия, а в голове кружились воспоминания прошлой ночи.

Ровно в десять тарарам в Эколе стихает, и за смычки берутся цикады и сверчки. Их музыка похожа на короткий сухой треск со скупыми переливами. В такие часы хорошо взять нотный лист и записывать все подряд: шершавую скороговорку волн, хруст веток, когда сквозь них ломится какой–нибудь заяц, шаги и голоса редких прохожих. Холодный песок и тёплый океан. Луна — крупная и пористая, как здоровенный кусок пемзы, а звёзды — огромные, жадные, того и гляди, проглотят тебя целиком. И бабочки — вся ночь от них белая, точно от снега. Кружатся, порхают, струятся с неба, подсвеченные лиловым блеском звезд, путаются в волосах.

— Бабочки — это души спящих чаек, — говорит Вилина.

Высокая, сутуловатая девушка в темноте распрямляется и делается грациозной, как большая кошка. Ночью ее робкие движения обретают лёгкость. Ладони теплеют, а белая лента в косе сияет ярче луны.

— А ведь и правда, — удивляется Джереми, — такие же вездесущие, только что не гадят на крыши. Ты сама придумала или услышала по радио?

— Не знаю. Днем трудно сосредоточиться. Радио — повсюду, хуже настырных чаек. И хочешь от него спрятаться — да некуда. Мне кажется иногда, оно выслеживает мысли у нас в головах — и тут же крадет. Может быть, у меня паранойя, — улыбается она смущенно.

Они медленно идут вдоль берега. Джереми — босиком, а Вилина в пляжных тапочках. В отличие от большинства жителей Эколы, она никогда не ходит без обуви. Не потому что мёрзнет или боится поранить ноги. Это у неё в крови — никогда не появляться на людях босой или полуодетой.

— Скоро ты выйдешь замуж и перестанешь гулять со мной по ночам, — печально констатирует Джереми.

— Да, мне уже пора замуж, — говорит она, словно извиняясь, и тут же радостно добавляет. — Кстати, у Айрин — такой дом! Такой красивый, с резными наличниками, весёлый и разноцветный, как пряничный домик из сказки. Я видела, с ним рядом строят такие же. А улица, знаешь, как называется? Аллея Счастливых сердец! Здорово, правда?

— Ага, — кивает он без особого энтузиазма.

— У нас с мужем будет своя кухня и своя собственная спальня, как у Айрин с Кристофером, — продолжает Вилина. — Я буду сама готовить. Нас учили на уроках домоводства. Стану взрослой важной дамой, и ты сам не захочешь со мной дружить.

— Я всегда буду хотеть с тобой дружить.

Горло — точно зашнуровано. Дышать сложно, а не то, что говорить. Он ненавидит себя в эту минуту — за свой возраст, за нерешительность, за то, что не может просто взять ее за руку и признаться в любви.

— Только тебе станет не до меня, — с трудом выдыхает он то, что лежит на сердце.