Райские птички

— Так–так… — еще одна быстрая пометка, — все так, молодой человек. Вы родились в Эколе и никуда отсюда не отлучались, верно? И вы, конечно, помните своё детство? Ах, детство — волшебная пора! Беззаботность, искренняя дружба… Расскажите нам что–нибудь, мы с коллегой с удовольствием послушаем ваши детские воспоминания.

Наверное, лучший способ заставить самого отъявленного болтуна замолчать, это попросить его: «А ну–ка, расскажи нам что–нибудь на свой выбор!»

— Даже не знаю, что вам рассказать… похоже, в моем детстве не было ничего особенного, — Джереми задумался. — Как–то раз лодку чинил, вместе с учителем этики… или не с учителем… — образ взрослого расплывался, и лицо его рассмотреть не удавалось. Только руки остались в памяти — сильные, жилистые, перемазанные чёрным. — Она лежала вверх дном — лодка, в паре метров от полосы прибоя, и тут же, на берегу, валялась огромная медуза, вся перемешанная с галькой… Учитель или кто там, говорил, что она — живая, но я не верил… Живое не бывает таким студенистым и не разваливается на куски.

Джереми понимал, что несет чушь, но воображение само подсовывало ему картины. Странное ощущение — он будто по книжке читал.

Профессор Верхаен слушал, сцепив пальцы в замок и полузакрыв глаза. Хорёк поглаживал галстук.

— Ну, ещё с ребятами в мяч играли, помню, — сказал Джереми, слегка обескураженный, — в волейбол, что ли… Мне ещё левый кроссовок жал…

Упругий газон под ногами. Сетка, натянутая от края до края поля, делит площадку пополам. Длинная царапина на коленке, саднит. Мяч, летящий прямо в небо… Так ярко все, так живо, как будто вчера произошло.

— Вы любите играть в волейбол? — спросил Верхаен.

— Не так, чтобы очень. Я океан люблю. Я как–то раз на «рыбацком» пляже камешек нашёл, красный, прозрачный. Формой как маленькое сердце, и тёплый на ощупь. Не как обыкновенно камни бывают. Необычный очень. Если прищуриться и сквозь него посмотреть, весь мир багровым делается. И песок, и горы, и вода… Как будто я на Марсе.

— Замечательно, — оживился Хорёк. — Очень интересно.

— Ещё я помню, как спал в коробке.

— Что? В коробке? — Фреттхен с профессором переглянулись. — В какой коробке?

Джереми почувствовал себя так, будто сказал что–то неприличное.

— Ну, просто коробка. Картонная, большая… в таких продукты со склада привозят, ну, или книги. Высокие стенки. Прямоугольная.

Он не знал, как ещё описать, и никак не мог взять в толк, чего от него ждут.

— А, это, наверное, не так давно было? — предположил Фреттхен. — Год или два назад?

— Нет. Точно нет.

И что они так на него уставились?

— Пожалуй, ещё до камешка, — Джереми честно попытался вспомнить, но картинка туманилась. По сравнению с другими она казалась очень давней и словно выцветшей, точно старая фотография в альбоме. — Сейчас, — он усмехнулся смущённо, — я бы не поместился ни в какую коробку.

— Ладно, пусть так, — кивнул Верхаен. — Коробка — дальше?

Джереми уткнулся взглядом в пол.

— Не помню. Забыл.

О седых и черных волосах он решил промолчать, и так, похоже, наговорил ерунды.

— Что–то не так, Джереми? — мягко спросил Хорёк. — Ты сегодня как будто не в форме.

— Всё нормально, — буркнул тот, краснея до корней волос.

Лгать психологу считалось проступком. Ведь Фреттхен искренне желал помочь всем и каждому.

— Ты уверен?

Не будь здесь профессора с его таблицами, Джереми, может быть, и рассказал бы Хорьку о Вилине. Но не при Верхаене — нет, лучше он отгрызет себе язык, чем станет откровенничать с этим типом.

— Абсолютно уверен, — кивнул Джереми и вежливо улыбнулся.

— Ну, хорошо, — вмешался Верхаен, — давай от прошлого перейдем к настоящему. Ты выбрал себе занятие по душе? В какой сфере ты думаешь раскрыть свои таланты?

— Да я даже не знаю, есть ли у меня таланты.

— Уверяю тебя, они есть. Каждый из нас наделён каким–то даром и отказываться от драгоценного подарка, с которым тебя отправили в мир, это непростительная оплошность. Тем более если для твоего развития созданы все условия.

— Я бы хотел стать рыбаком, — Джереми вспомнил выходку Боба и Хайли и невольно улыбнулся. Нет, он не собирался, как его друзья, злить старого профессора или безобидного Хорька. Просто у него не было другого ответа.

Фреттхен залился краской, отчего веснушки у него на носу стали ярче, и открыл, было, рот, но Верхаен его опередил:

— Этот вариант не обсуждается. Для выполнения нашей главной задачи нужна именно творческая энергия, а не какая–то другая. К тому же, группа не может подстраиваться под ваш график и ждать, когда вы вернётесь с уловом.

— Джереми, — мягко встрял Фреттхен, — подумай ещё раз. Подумай хорошенько, прежде, чем ответить.

— У господина Вильямса свободного времени много больше, чем у нас с вами, — язвительно заметил профессор. — И оно пока гораздо дешевле. Поэтому тратить наше время на его раздумья я считаю не рациональным. Идите, Джереми Вильямс. Идите и хорошенько обдумайте — в каком направлении вы бы хотели двигаться дальше.

Напутствие профессора не легло на сердце, на котором уже покоился другой камень.