Райский сад первой любви

В тот вечер Сыци очнулась на шоссе неподалеку от дома. Лило как из ведра. Школьная форма насквозь промокла. Тонкая ткань облепила тело, а длинные волосы скрыли щеки. Она стояла прямо посреди дороги, и ее то и дело стегал свет фар. Но Сыци не знала, когда вышла из здания, куда пошла и что потом делала. Ей казалось, что, выйдя от учителя Ли, она сразу вернулась домой. Правильнее сказать, когда учитель Ли вышел из нее. Это был первый раз, когда Фан Сыци потеряла память.

В тот момент после уроков Сыци и Итин снова пришли к Ивэнь и Ивэю послушать, как Ивэнь читает вслух. В последнее время сестрица выглядела нездоровой и Маркеса, полного цвета, ароматов и вкусов, читала пресно. Дойдя до одного абзаца, она принялась объяснять, какой символический смысл в произведениях Маркеса имеет описание человеческих выделений. Они часто символизируют то чувство опустошенности, с которым приходится сталкиваться каждый день. Иными словами, при виде экскрементов персонаж осознает всю тщетность не просто жизни, а бытия. Итин вдруг сказала: «Я теперь каждый день с нетерпением ожидаю, когда же пойду к учителю Ли». Так, как будто здесь, у Ивэнь, она транзитом, словно бы пять дней, проведенных с Ивэнь, просто прилипли к одному дню в лучах учителя Ли. Как только слова сорвались с губ, Итин поняла, что сказала то, чего говорить не стоило. Но Ивэнь в ответ лишь произнесла: «Правда?» Она продолжила рассуждать про экскременты и мочу в произведениях Маркеса, но уже совсем другим тоном. Со стороны послушать, так Ивэнь словно бы сама была героиней романа Маркеса и, мучаясь от запора, зависла на корточках над туалетом. Сыци покраснела, как будто тоже тужилась. Невежество Итин было жестоким, но ее нельзя винить. Никто не садился на нее верхом и не избивал ее. Никто не садился на нее верхом и не делал с ней вещи похуже, чем просто избить. К этому времени они уже поняли, что означают длинные рукава сестрицы Ивэнь. Сыци бесил вдвойне полный нежности взгляд подруги, которым та хотела утешить сестрицу Ивэнь. Бесила ее нетронутость.

Когда девочки ушли, Сюй Ивэнь заперлась в туалете, открыла воду, уткнулась лицом в ладони и разрыдалась. Даже дети и те меня жалеют. Вода все журчала и журчала. Ивэнь долго плакала, а потом заметила, что от света, просачивающегося между пальцами, поблескивает обручальное кольцо. Совсем как смеющиеся глаза Ивэя.

Она любила, когда Ивэй смеялся. Любила, когда он скупал для нее все розовые вещички, начиная от розового карандаша и заканчивая розовым спортивным автомобилем. Любила, когда они смотрели в домашнем кинотеатре фильм и Ивэй брал ведерко мороженого и принимался есть, а заодно похлопывал себя по плечу: тут твое место. Ей нравилось, что Ивэй, если ему пришелся по душе какой-то фасон, покупал семь разных цветов. Нравилось, как он повторял, что любит ее, на пяти языках. Нравилось, как Ивэй вальсировал с воображаемой партнершей. Нравилось, как он закрывал глаза, трогал ее лицо и говорил, что хочет ее запомнить. Нравилось, как Ивэй вскидывал голову и спрашивал, как пишется тот или иной иероглиф, а потом ловил ее руку, чертившую иероглиф в воздухе, и прижимал к губам, посасывая. Нравилось, когда Ивэй радовался. Ей вообще нравился Ивэй. Вот только он бил ее смертным боем!

Каждый раз Сыци, принимая душ, засовывала внутрь палец. Больно. Такая узкая дырочка. Непонятно, как он туда входит. Однажды, когда она в очередной раз засунула внутрь палец, то внезапно осознала, что творит: не только он проткнул насквозь мое детство, но и я сама могу это сделать. Не только он хочет, я тоже могу хотеть. Если я первой откажусь от себя, то он не сможет уже этого сделать еще раз. Как бы то ни было, мы же изначально заявляли, что любим учителя, а человек, которого вы любите, может сделать с вами что угодно, верно? Что тогда истина? А что ложь? Может быть, истина и ложь не противостоят друг другу. Может быть, в мире существует абсолютная ложь. Ее пробивают насквозь, пронзают, прокалывают. Но учитель твердит, что любит ее. Если она тоже любит учителя, то это любовь. Занятие любовью. Красиво заниматься любовью всю ночь напролет. Она помнила, что ее ждало другое будущее, но в этот момент была подделкой той, прежней Сыци. Подделка той, у кого никогда не было оригинала. Гневное пятисловное четверостишие можно продолжать писать, превратив в волнующую и изящную поэму, которая не останавливается и на тысяче слов. Учитель, закрывая дверь, приложил к губам указательный палец и сказал: «Тсс, это наш с тобой секрет!» Сейчас она все еще чувствовала тот указательный палец внутри своего тела, словно джойстик или мотор. Можно управлять ею на расстоянии, властвовать над ней, радостно прикусывать родинку на лице. Порок – это заурядность, а заурядность – это просто. Любить учителя нетрудно.