Райский сад первой любви

В храме Луншань везде виднелись иероглифы. На любом видимом островке колонн были выгравированы парные надписи или отдельные фразы. В стиле лишу – квадратные иероглифы, а кайшу напоминают бумажные фонари. Строчки в стиле цаошу и синшу сбегают вниз, будто струи дождя. Некоторые посетители просто засыпали, прислонившись к колоннам. Сыци подумала: интересно, если так уснуть, снятся ли страшные сны. Некоторые люди садились на ступеньки и смотрели на статуи божеств в нишах, ярко-алых, как покои новобрачной, при этом выражение их лиц казалось стоячей водой, а не бушующим морем.

На стене на уровне груди был барельеф, залитый солнцем так, что стал оранжевым. На барельефе были вырезаны жирные обезьяны и тучные олени во всех подробностях, как мясо на рынке, будто бы их можно потеребить и пощупать. Ли Гохуа показал на барельеф пальцем: «Ты же знаешь, что слово “обезьяна” созвучно титулу “хоу”…» И он снова начал лекцию. Мужчина, который не читал лекций, когда должен был это делать, но изо всех сил стремившийся преподать урок после уроков. Она смеялась с безграничной радостью. Он провел пальцем по каменным рамам, на которых был выгравирован бамбук, и снова заговорил: «Эти рамы называют бамбуковыми коленцами, на каждом окне пять стеблей бамбука. Нечетное число. Хорошее число». Преданность, почтение, честность, верность окатили ее, словно проливной дождь.

Они проходили мимо двери, которая вела в помещение, где сидел администратор. Дверь была приоткрыта. Администратор с сигареткой в зубах поливал лонган в большой кадке, приобнимая его, словно толстого ребенка, и поставив кадку между ног. Все здесь следовали за дымом, только в его случае это был сигаретный дым. Учитель растолковывал ей принципы целомудрия и беспристрастности, нашедшие отражение в барельефе. Все это было комично до такой степени, что казалось прекрасным.

Сыци поинтересовалась, кланяется ли он обычно божествам. Он ответил «да». Она жадно спросила: «А почему сегодня не кланяетесь?» Учитель объяснил, что сегодня поклоны неуместны. Сыци про себя подумала: «Божества добрые, хотя, когда тебе действительно требуется божество, оно не придет, но когда ты в нем не нуждаешься, то оно тоже не явится».

Сыци заговорила: «Учитель, а вы любите свою жену?» Он взмахнул рукой в воздухе: «Не хочу это обсуждать, это само собой разумеющийся факт». У Сыци стало такое лицо, будто она зажимала кровоточащую рану, и она снова спросила: «Учитель, вы любите свою жену?» Он потянулся и очень великодушно ответил: «Она хорошо ко мне относилась с самого юного возраста, нам было лет по восемнадцать – девятнадцать, в итоге ее симпатии привели к тому, что все тыкали мне в нос и говорили, что нужно взять на себя ответственность, ну я и взял и ответственно женился на ней». Он немного помолчал и продолжил: «Но человек – примитивное животное, люблю значит люблю, не люблю значит не люблю, и если сегодня кто-то даже будет пистолетом в меня тыкать, а мне все равно ты нравишься». Она сказала: «То есть не было других девочек. Ваши любовные речи пылились без дела тридцать лет, а они так свежи, просто невообразимо». От проникновенного тона Сыци Ли Гохуа ужасно захотелось бросить ей внутрь маленький камушек. Он ответил: «Я как спящая красавица, это ты пробудила любовные речи своим поцелуем». А сам подумал: «Я так и знал, что нельзя в Тайбэе крутить сразу с двумя, надо побыстрее избавиться от Го Сяоци».

Когда они вышли из храма, Сыци обернулась и посмотрела на здание. Он объяснял ей, что разноцветные фигурки на углах крыш называются «резные чудища». Она задрала голову и смотрела на желтые с красным фигурки, которые поблескивали на солнце, как рыбья чешуя. Ей подумалось, что это отличное название, как и во всех фольклорных сказаниях, – сказано не все, но достаточно.

Они вернулись в маленькую гостиницу, в крошечном фойе были безо всякой системы расставлены несколько круглых столиков, и за одним сидела парочка. Под столом мужчина широко раздвинул ноги, обтянутые джинсами, поставив ступни в кроссовках на ребро. Женщина свою ступню сунула ему между ног и нежно гладила там. Даже издали с первого взгляда заметны были шрамы от высоких каблуков на ее лодыжках. При виде этой картины Сыци испытала безграничную нежность. Она знала, что учителю не нравится, когда она пялится на кого-то, поскольку он боится привлечь к себе внимание, поэтому она тут же отвернулась и побрела вверх по лестнице. Но как же прекрасно это прилюдное выражение любви!