Райский сад первой любви

Какие отношения правильные? В этом обществе, где все равняются друг на друга, так называемая «правильность» – всего лишь похожесть на других. Сыци каждый день читала, и, если ей попадалось какое-то предложение, которое подходило для описания их с учителем, она его записывала, и чем дальше читала, тем сильнее ей казалось, что о подобных отношениях все писали и все их признают. Как-то раз один мальчик из потока написал ей: «По вторникам у нас подготовительные курсы, каждый раз, когда я еду на велосипеде и задеваю тебя плечом, легонько-легонько, все дни “до” и “после” озаряются светом вторника, отчего и вся неделя становится яркой». Она, разумеется, поняла, откуда скопировано это предложение, но даже просто скопировать – расточительство. Она реально ненавидела этого мальчика. Ей хотелось подойти к нему вплотную и сказать: «Я не та святая, которую ты во мне видишь, я всего лишь любовница учителя, который преподает на подготовительных курсах, где ты учишься». Но в последний момент она с силой прикусывала губы. Постепенно до нее дошел смысл сказанного Ивэнь: «Обыденность и есть самое романтичное». Но она понимала и все превратности судьбы, мысль о которых сестрица закладывала в эти слова. Как можно мериться с другими любовью, о которой никому не расскажешь, как она может быть обыденной и правильной? Она могла лишь в больших объемах заимствовать древнекитайскую поэзию и западные романы. У Тайваня нет собственной тысячелетней истории художественного повествования. А какие традиции есть у Тайваня? Великое множество традиций колонизации и молниеносной, за вечер, смены названия. Сыци напоминала маленький остров, на котором они с Итин жили, она никогда не принадлежала себе.

Время от времени публиковались переводы автобиографий тех, кто стал жертвой похищения и изнасилования. Больше всего Сыци нравилось пойти в книжный и осторожно прижаться девичьей щекой к щеке книжной обложки, читать с самого начала, пригвоздив ноги к полу, долго-долго. Когда она доходила до описаний наручников, пистолетов, тазов, в которых топят, веревок, завязанных скаутскими узлами, то казалось, что это детективный роман. Удивительно, что после побега всем жертвам открывалась великая истина. Даже в гибельном месте зарождается новая жизнь, сквозь асфальт пробиваются цветы, и можно прыгнуть выше головы. Когда девушку насильно удерживают в течение нескольких лет, то пусть ей и удастся освободиться, но никогда она не сможет примерить на себя роль постоянной покупательницы магазина, любительницы розового цвета, дочери, матери, а навсегда останется выжившей жертвой маньяка. Сыци каждый раз думала: «Хотя моя ситуация и отличается, но, понимая, что в мире постоянно кого-то похищают и насилуют, я испытываю облегчение. Если подумать, то, возможно, я самая порочная среди всех этих девушек».

Она задавала вопрос учителю: «Я вам кто? Любовница?» – «Разумеется, нет, ты мое золотце, моя родная душа, моя маленькая женщина, моя подружка, самый любимый человек в жизни». Эти слова ее разрывали. Ее целиком. Но, учитель, весь мир называет такие отношения «тайной интрижкой», а дословно «воровством мяса», и не просто мяса, а вонючего, тухлого мяса. Она сдерживалась и не произносила этого вслух, а продолжала допытываться: «Но я ведь знаю вашу супругу и Сиси. Вы понимаете, о чем я? Я смотрела им в лицо, а потому мне больно от происходящего, и боль эта вполне конкретна, я даже на зимние каникулы домой не вернусь». Он лишь небрежно бросил: «У всякой любви есть цена». Сыци поняла, что он снова упражняется в проповедях о высшей любви, снова будет сыпать афоризмами, и замолчала. Мир замкнулся в тишине, и Сыци смотрела, как он лежит на кровати и растягивает губы. А за окном квартиры зимние птицы криком возвещали холода, придорожные деревья проливали слезами листья. У Сыци появилось предчувствие прохлады. Она очень обрадовалась и внезапно смутно ощутила, что на голове и руках остались следы первозданного хаоса, а сама она прорвала нерушимые околоплодные воды матери, нарушив их мягкое и ароматное прикосновение. Она впервые поняла, что человек в конце концов смертен.