Райский сад первой любви

Не надо! Нет! Крики Сыци вырывались из самого нутра, образуя пробку в горле. Да, это то самое чувство. Сыци знала, что в психиатрии феномен, когда душа покидает тело, называется «диссоциацией». Именно такое ощущение. Она смотрела на книги на полке и переставала понимать, что написано на корешках. Постепенно она перестала понимать, что говорит учитель, видела только, как шевелится рот, точно так же они с Итин делали с самого детства, но из родника словно бы бьют камни. Отлично. Душа сейчас покинет тело, я забуду про это унижение, а когда снова вернусь, то все будет нормально, как прежде.

Ну вот и все. Ее мамаша несколько дней назад подарила мне точно такого же игрушечного крабика. Ли Гохуа скромно улыбнулся. Думай о пяти добродетелях: умеренность, доброта, почтительность, воздержанность и уступчивость. Умеренность – это тепло телесной жидкости, доброта – сдерживаемая физическая сила, проявление почтительности – первая кровь, воздержанность – презерватив, ну а уступают саму жизнь.

В этот раз Фан Сыци ошиблась. После того как ее душа покинула тело, она больше не вернулась.

Несколько дней спустя железная дверь квартиры Го Сяоци была облита красной краской. В почтовом ящике лежало письмо, в котором была одна-единственная фотография – Сыци, распростертая, будто краб.

Возвращенный рай

После окончания школы Итин только один раз съездила в Тайчжун с сестрицей Ивэнь и господином Маомао навестить Сыци. Медсестра в белом халате взяла иссохшую руку Сыци и сюсюкала с ней, как с ребенком: «Посмотри, кто это к тебе приехал?» Ивэнь и Итин увидели: Сыци так исхудала, что казалось, будто глаза инкрустированы в мертвый череп, причем получилось довольно вычурно, как обручальные кольца звезд: шесть когтей вцепились в огромный бриллиант. Одно кольцо находилось в южном полушарии, второе – в северном, но вроде как так и задумано. Итин никогда не видела двух таких несочетающихся глаз. Медсестра жестом подозвала их и сказала таким тоном, будто речь о собаке: «Подойдите, не бойтесь. Она на людей не бросается». Сыци заговорила только тогда, когда вытащили фрукты. Она взяла банан, тут же очистила от кожуры и принялась есть, при этом обращаясь к банану: «Спасибо, вы ко мне так добры».

Итин дочитала дневник, но не стала давать его сестрице Ивэнь. Судя по ее виду, та сейчас была счастлива.

Итин поехала вверх, в Тайбэй, Ивэнь и господин Маомао – вниз, в Гаосюн. Ивэнь расплакалась только на вокзале, когда они попрощались. Она рыдала так, что рухнула на землю, и пассажиры, проходившие мимо, смотрели на бедра, видневшиеся из-под задранной юбки. Маомао медленно закинул руку Ивэнь себе на плечо, отвел к ее месту в вагоне и усадил. Ивэнь сотрясалась всем телом. Маомао хотелось обнять ее, но он молча передал лекарство от астмы. Маомао. Что? Маомао, ты знаешь, какая она была умная девочка? Какая она была добрая? С каким любопытством смотрела на мир? А теперь единственное, что помнит, – как почистить банан. Маомао проговорил: «Это не твоя вина!» Ивэнь заплакала еще сильнее. Очень даже моя! Нет. Да. Я погрязла в собственной боли. Она столько раз хотела поделиться, но останавливалась, не сделав последний шаг. Она боялась усугубить мою ношу. А ведь до сих пор никто не знает, почему она стала такой. Маомао легонько похлопал Ивэнь по спине, ощущая ее выпирающий позвоночник: «Ивэнь, не знаю, как тебе сказать, но когда я рисовал ту птичку в клетке, то попытался в творчестве воплотить твою к ним любовь, хотя, как и то, что произошло с тобой, не твоя вина, случившееся с Сыци уж тем более не твоя вина».

Через несколько дней после возвращения домой Ивэнь позвонил Ивэй. Она бесцветным, как кипяченая вода, голосом прошелестела: «Что-то случилось?», при этом опустила обращение, поскольку не знала, как его называть. Ивэй ответил куда тише, чем он обычно разговаривал: «Хочу увидеться. Можно прийти к тебе?» Маомао дома не было. «Откуда ты знаешь, где я?» – «Догадался». В воду ее голоса капнули каплю туши, и эта тушь распустилась цветами к центру Земли. «Ох, Ивэй. Давай уже отпустим друг друга. Кстати, я несколько дней назад ездила к Сыци». – «Прошу тебя». Ивэй крякал как утка. «Прошу тебя!»