Маомао сказал, что принес продукты, чтобы приготовить ужин, извинился, что так долго отсутствовал. На улице дождь. Непонятно, кому он объяснял. Непонятно, что он объяснял. Маомао стал убирать еду в холодильник и так долго возился, что умный холодильник запищал, напоминая о незакрытой дверце.
Маомао заговорил, и голос его напоминал дождь, но не дождь за окном, где-то снаружи, а дождь, подстерегающий у подъезда: «Ивэнь, я сам себя очень разочаровал. Я всегда считал, что моя единственная добродетель – умеренность, но, когда ты рядом, я испытываю жадность. Или же я подсознательно не осмеливаюсь признаться, что хочу прокрасться в твою жизнь, пока ты опустошена и одинока. Мне бы хотелось надеяться, что я что-то отдаю, не требуя ничего взамен, но это не так. Я не осмеливаюсь спросить, любишь ли ты меня. Я боюсь услышать ответ. Я знаю, что Цянь Ивэй специально забыл здесь галстук. Я уже говорил тебе, что отдал бы все, что у меня есть, лишь бы ты посмотрела на меня так, как смотрела на него. Это правда. Хотя, возможно, все, что у меня есть, стоит как один его галстук. Мы с тобой оба изучали искусство, но я нарушил самое большое табу в искусстве – нужно довольствоваться малым. Мне не стоило обманываться, что я просто хочу быть рядом с тобой, лишь бы ты была счастлива, поскольку на самом деле я хочу большего. Я правда люблю тебя, но я не бескорыстен. Прости, что разочаровал тебя».
Ивэнь смотрела на Маомао, но молчала, словно бы не могла пошевелить языком. Они слышали, как где-то по соседству супружеская пара ругается матом во время занятия любовью, из-под земли пробиваются ростки помело, а с другой стороны дедуля-сосед кладет челюсть в стаканчик с водой и между искусственными зубами образуются пузырьки, которые с шипением всплывают на поверхность. Я вижу, что твое лицо блестит, как отполированное. Наконец Ивэнь приняла решение заговорить. Она улыбнулась, и слегка опухшие губы выглядели так, будто слова, которые она намерена сказать, обжигали.
Она напоминала ребенка, который тычет пальчиком в вывеску, узнавая иероглифы по одному и читая твердым, но нежным голоском: «Цзин. Юань». – «А? Ты почему никогда не говорила, что знаешь мое имя?» – «Так ты меня не спрашивал, с чего я стану говорить?» Ивэнь смеялась так, что ванильное пирожное в руке треснуло и кремовая верхушка обвалилась. Усы и бородка Мао Цзинъюаня потихоньку отдалялись друг от друга. Когда он заговорил, то было смутно видно, что кожа под усами краснеет, словно растение, которому больше подходит краснозем, наконец-то пересадили туда из леса и на радостях оно издает оглушительный аромат. Мао Цзинъюань тоже захохотал.
Когда Итин дочитала дневник, она уже не была прежней Итин. Ее духовную близняшку, соседку, обесчестили этажом ниже, осквернили, обращались с ней как с кухонными отбросами. Дневник подобен обратной стороне Луны, которую нельзя увидеть, только сейчас Итин осознала, что раны этого мира больше, чем сам мир. Ее духовный близнец…
Итин столько раз перечитывала дневник, что выучила наизусть. Ей стало казаться, что все описанное происходило с ней. Выучив дневник, она решила отнести его сестрице Ивэнь и второй раз в жизни видела ее плачущей. Адвокат сестрицы порекомендовал юриста по правам женщин, и они вместе отправились к нему. Кабинет был очень маленький, а полное тело юриста напоминало единственное стоявшее здесь кресло с подлокотниками. Он сказал: «Ничего не выйдет. Нужны доказательства. Без доказательств вы можете только испортить ему репутацию, но дело он выиграет». А что считается доказательствами? Ну, презервативы, туалетная бумага и тому подобное. Итин почувствовала, что к горлу подступает тошнота.
Итин с Сыци ходили в спорткомплекс при университете, чтобы подготовиться к студенческой жизни. Они выставляли баллы каждому присутствующему мальчику: за лицо, фигуру, технику игры в мяч. На стене так и остался висеть список дел, которыми они намеревались заняться, когда начнется веселая студенческая жизнь. Квадратики, в которых так и не поставили галочки, напоминали зевающие рты. Один преподаватель во всеуслышание заявил, что Сыци рехнулась. Итин тут же смяла лист бумаги и швырнула ему в лицо. У меня не получилось вставить тампон перед соревнованиями по плаванию, помоги мне. Ли Гохуа накупил всяких разных напитков, которые мне нравятся, а я тайком унесла с собой в сумке. Я отказалась, а у тебя, Сыци, на секунду помертвело лицо. В том году, когда мы только поступили в старшую школу, на день рождения взяли удостоверение личности у старшеклассницы и пошли в караоке, где в огромном отдельном кабинете скакали, как две блохи. Когда мы были маленькими, то ходили с родителями любоваться лотосами. Лотосы давно отцвели, листья пожухли и сморщились, как чайные листы, из воды торчали лишь голые стебли. Ты одними губами прошептала: «Лотос отцвел, и уже не поднять ему зонт[84]
. Глупо. Все как у людей». Я всегда знала, что мы с тобой отличаемся от других.