Райский уголок

Таксист объяснил, что сигары не для самого Энгельберта, а для его приятелей, мировых звезд, которые рыщут там повсюду и никак не могут дойти до магазина на углу. И решительно зашагал к машине.

Я следом. Мистер Симмонс уже совсем проснулся, но выглядел больным и бледным.

– Похоже, в гостинице нет мест, – проговорил он.

– Нет-нет, комнат много, – заверила я. – Просто заведение по-прежнему в кризисе, даже хуже стало с тех пор, как вы уехали, и Матрона подсчитывает свои табачные купоны.

Он опустил голову на подголовник. Я улыбнулась и спросила, могу ли что-нибудь сделать для него. Он прикрыл глаза и тихо вымолвил:

– Не могу ли я попросить стакан воды?

Я метнулась в дом. Матрона перевязывала резинкой маленькие рулончики купонов. Нахмурилась при виде меня.

– Я только дам ему стакан воды, – сказала я.

– Ему?

– Да, пациенту, это мистер Симмонс, – прошептала я. – Помните его?

– Ну конечно, я его помню, но ты же сказала, что это женщина, бога ради, ведите его сюда, сестра, – возгласила она. – Я-то думала, это дама.

– А какая разница, девчонка это или парень? – вновь возник в дверях таксист.

– Для мистера Симмонса у нас сколько угодно места, – фыркнула Матрона.

Сестра Эйлин помогла мне пересадить мистера Симмонса в кресло-коляску, и мы попытались протолкнуть кресло через французское окно, но колеса оказались совсем сдуты, не удалось преодолеть препятствие, и после нескольких попыток мистер Симмонс просто встал и вошел в гостиную своими ногами. Матрона прикинулась, что изучает его документы. Мистер Симмонс был первым пациентом, которого она лично принимала, и, думаю, она была растерянна.

– Итак, мистер Симмонс, здесь говорится, в ваших бумагах, что вы диктор, – сказала она. – Это что-то связанное с сельским хозяйством?

– Нет, диктор радио и телевидения, – едва слышно прошептал мистер Симмонс. Крошечные белые цветочки украшали его прическу, они обсыпали его голову, когда я врезалась креслом в кусты, пока катила по дорожке.

– Оооо, это прекрасно, – сказала Матрона.

– Мне сделали хирургическую коррекцию паховой грыжи, – сообщил мистер Симмонс.

– А вы знакомы с Вэлом Дуниканом?

– Я о нем слышал, – с трудом пробормотал мистер Симмонс.

– Но не знаете его лично?

– Лично – нет.

Мы с сестрой Эйлин пошли наверх приготовить мистеру Симмонсу комнату номер 8. С тех пор как он уехал, там никого не было, так что нужно было лишь слегка проветрить. Постель выглядела нормально, поэтому я только перевернула подушки и побрызгала освежителем воздуха и инсектицидом. Протерла листья фикуса, немножко полила его, и вскоре мистер Симмонс уже восседал в кресле у маленького окошка. Я убрала две картины, висевшие в комнате, – гравюры с Блю-Боар-лейн и ратушей Лестера, – чтобы освободить место для тех, что он привез с собой. Одна – рисунок самолета Sopwith Camel, а другая – отвратительная мазня, изображающая подозрительного косоглазого спаниеля, сидящего у маленького стола.

– Как мило, – сказала я, поднимая картину со спаниелем. Она была воистину ужасная, но я хотела быть любезной после стольких недоразумений и неловкостей. Эта собака напоминала мне пса по кличке Тарк, который ни с того ни с сего покусал моего младшего брата. Хотя не припомню, был ли Тарк косоглазым.

– Она называется «Олаф с крекером», – сказал мистер Симмонс. – Моя последняя жена нарисовала.

– Мило, – повторила я.

– Так что тут происходит? – спросил мистер Симмонс.

Я рассказала, что бакалейщик нас бросил, что мы живем на пирогах с яблоками и изюмом и что Хозяин, кажется, время от времени впадает в подобие комы. Мистер Симмонс поморщился и сказал, что как только будет в силах, он вернется к обязанностям квартирмейстера и совершит налет на оптовый супермаркет. А пока мы могли бы наворовать в его саду ранних слив для пирога, чтобы отдохнуть от яблок.

Я рассказала ему про кризис со стиркой и что я уступила свои обязанности по приготовлению чая, упомянула и про смерть Элвиса, но про это он уже знал, что показалось мне добрым знаком, пока он не спросил, а в какой комнате жил Элвис.

12 Паркеровское кресло мистера Фримена

Одно из золотых правил, что я усвоила в день первый, было о важности не демонстрировать, кто из пациентов у меня в любимчиках, а кого я недолюбливаю. Сестры должны вести себя как родители со своими чадами и никогда не давать подопечным почувствовать себя каким-то особенным, не то что любимчиком. У меня на этот счет имелись серьезные сомнения, я-то всегда знала, чьим любимчиком была – или не была. В начальной школе одна учительница любила меня больше остальных в классе, я догадывалась об этом по тому, как по-доброму она хихикала надо всем, что я говорила, а у одного инструктора по верховой езде я любимицей точно не была – он всегда так сдержанно усмехался. Как и наш первый учитель фортепиано.