#ракдурак. Мой внезапный старт новой жизни

В реанимации, к сожалению, есть очень много времени на размышления, а мне было о чем подумать. Я понимала, что впереди еще минимум пять химиотерапий – смогу ли я их выдержать? А если после каждой будут такие осложнения? Хватит ли физических сил? Заработает ли мой заново сшитый кишечник?

Однажды ко мне пришел один из хирургов, который проводил операцию, сел напротив – по его лицу было видно, что он сильно мной недоволен. Мне же так не хотелось его разочаровывать!

– Что с вами? Вы расстроены чем-то?

– Что с тобой? Я вижу, что с тобой что-то не так, мне это не нравится, – говорит, а лицо не меняется.

– Я устала…

– Лена, тебе нельзя уставать, у тебя впереди еще столько работы.

Пришлось снова собираться, да и выхода другого у меня не было: мы же помним, чем больше в себя веришь, тем скорее идет процесс выздоровления.

Следующая ночь была невыносимая, когда мне меньше давали обезболивающего. Я проснулась среди ночи, и спать не хочется, и в отделении тишина, слышно только, как приборы пациентов «пищат». Мысли в голову лезут такие, каких не пожелаю никому, все это безумный страх неизвестности… Я столько в жизни не молилась, как в ту ночь, и запрещала себе думать: «Скорее бы все закончилось!», потому что фраза-то на самом деле довольно двоякая.

После реанимации я провела две недели в палате. Первый день был особо запоминающимся. Ни прибора, контролирующего мою жизнедеятельность, ни дополнительной подачи воздуха, ни постоянного наблюдения и, конечно, кровать без пультика. Среди ночи я проснулась в панике от того, что не могла дышать. Хорошо, в ту ночь дежурил мой друг, он нашел нужные слова, чтобы меня успокоить.

В реанимации, к сожалению, есть очень много времени на размышления, а мне было о чем подумать.

Знаете, в больницах люди ходят с такой длинной трубочкой после операции? Это дренаж, как я уже написала, у меня таких было пять в животе. Они доставляли много дискомфорта, но я знала, что живу во многом благодаря им. Единственным способом скорее восстановиться было, как можно больше сидеть и ходить с пятью дренажами в животе и еще одним в легком впридачу. Это было то еще испытание, я как будто училась заново ходить, и не скажу, что получалось быстро. К тому же перерывы между капельницами были слишком короткими. Восстанавливаться после операции на кишечник тяжело, сейчас прошел год, а я до сих пор чувствую отголоски операции.

Знаете, в больницах люди ходят с такой длинной трубочкой после операции? Это дренаж, как я уже написала, у меня таких было пять в животе.

Смотреть на всю эту трубковую атрибутику было страшно и мне самой, а посторонним людям так тем более. Ко мне в больницу приходили только самые близкие, в том числе две мои подруги, одна – та самая, первая узнавшая о болезни. Впервые зайдя в палату, она под каким-то предлогом ушла в ванную. Тогда я ничего не поняла, но мама потом призналась, что подруга заплакала, настолько ужасающий у меня был вид.

Я и не предполагала, что восстанавливаться после операции так тяжело. Но нужно было ехать обратно в Москву и продолжать курсы химиотерапии.

Мои хирурги делали все, чтобы поставить меня на ноги, в первую очередь, мой лечащий врач. Это, кстати, стало особым испытанием для нашей дружбы. Тяжело, когда тебя лечит твой близкий друг, хотя ему, наверное, было еще сложнее. Мы ругались каждый день, мне казалось, что он предвзято ко мне относится и слишком многого требует; он же считал, что спрашивать с меня как можно больше – это единственный способ скорее вернуть к жизни. Его коронной фразой-рекомендацией стало: «Жрать и ходить!» Ходить мне было очень-очень больно. Тогда прибавлялась вторая часть рекомендации: «Другие ходят и не жалуются, ты что, особенная?» Если честно, я до сих пор не понимаю, это он специально так говорил или кому-то в самом деле бывает не больно?!

После операции у меня было еще одно осложнение – кровь перестала сворачиваться. Все врачи были в шоке. Начались ежедневные переливания крови и плазмы, иногда до четырех раз в день. Капельницы начинались в 6 утра и заканчивались около 12 ночи; иногда я даже не просыпалась, когда медсестра их меняла. Мама дежурила у меня в палате круглосуточно, поскольку я просто была не в состоянии себя обслуживать.

Все это продолжалось 20 дней, пока мы не получили итоговые исследования, которые показали, что кровь пришла в норму. Мой друг впервые за много дней улыбался и говорил:

– Смотри! Смотри! Ты выжила! Собирайся, ты едешь в Москву!