Ракетное утро России (СИ)

Прожив столько лет с Элизой, он подумывал о браке с ней изредка, нехотя и скорее по обыкновению, в силу инерции, ибо сожительство без брака многие считают греховным прелюбодеянием. В целом, конечно, плевать, но…

…Но если бы продолжение отношений с Ольгой зависело бы от готовности вести её под венец, Георгий не колебался бы ни секунды.

Вдруг она жалеет, что столь резко дала отставку обоим? Но как показаться ей на глаза, дав опрометчивое слово?

В Москву он приехал не выспавшись, в совершенно взъерошенных чувствах. В Перми голова была занята работой, о личном думалось меньше, и мозг вдруг за две ночи наверстал упущенное.

Старая столица изменилась разительно.

Во-первых, она чрезвычайно обильно опуталась политической рекламой. Пропало огульное отрицание царского «старорежимного», что было характерно для короткого времени Временного правительства Керенского и бурных двадцатых в президентство социал-радикала Измайловского. Михаил Романов возглавил монархическую партию и выставил свою кандидатуру на президентские выборы, а плакаты и газеты убеждали избирателей: в Империи жилось куда лучше. Достижения страны до семнадцатого года возвеличивались, последующие принижались, если кто-то вспоминал о военном позоре Цусимы и первых лет Мировой войны, на такого шикали и обвиняли в непатриотизме.

Во-вторых, в глаза била роскошь нуворишей, разбогатевших на военных поставках. Кому война, кому и мать родна… Единственное, о чём сокрушались новые хозяйчики жизни, так только в быстром её окончании и что новая не предвидится.

Конные повозки почти уже не встречались, трамваи ходили только на электрической тяге, омнибусы – на бензиновой. Центр города сковывали заторы из непрерывно дымящих экипажей, более обширные, чем Георгий видел в Берлине.

- Холостякуем? – спросил Королёв, пока таксомотор катил их от вокзала к гостинице. – Как в юности, покупаем билеты в синематограф или на поэтический вечер, там высматриваем парочки искательниц приключений?

- Ты как мальчишка. Нет уж! Давай отдохнём солидно, культурно. Сходим в театр, наконец. Ты давно был в театре, если не считать, конечно, за театр Пермскую филармонию?

И они отправились в Большой.

Давали «Хованщину» Мусоргского. Королёв смог приобрести билеты только на балкон второго яруса, заполненный исключительно парами очень зрелого возраста. Пока публика рассаживалась, лениво оглядывал в театральный бинокль противоположный балкон и партер. Тилль рассеянно занимался тем же.

- Жора, гляди! Фомин сидит! Вот уж не думал, что эта полицейская личность ещё и любитель музыки, - Сергей указал в партер. – С дамой пришёл.

Лучше бы он этого не говорил.

Георгий впился взглядом в спутницу полковника, страдая, что у него не морской или хотя бы полевой бинокль. Да и так было видно. Рядом с Фоминым восседала Элиза, совершенно живая.

Женщина плавно оглянулась, словно почувствовала, что за ней наблюдают.

Она великолепно смотрелась в платье с открытыми плечами, была царственно спокойной, уверенной в себе. Блеск бриллиантов в её диадеме добивал до балкона второго ряда.

Фомин был невозмутим. Сверху было хорошо заметно, что в его блондинистой шевелюре наметилась плешка, заботливо укрытая прядкой-скобочкой.

- Хороша, чёрт возьми, тётка рядом с ним! Да это же… - осёкся Королёв.

Погас свет, заиграл оркестр. Георгий уронил бинокль под ноги.

Среди первого действия отобрал бинокль у Сергея, снова долго смотрел в партер.

Когда загорелся свет во время антракта, Королёв неуверенно спросил:

- Сходим в буфет, Жора? Или всё же вниз – поздороваешься?

- Зачем? Чтобы они признали прошлую ложь и прикрыли её новой? – Георгий откинулся в кресле. Казалось, что за время, проведённое в театре, он не отдохнул, а непрерывно таскал мешки с картошкой.

- Ну… не знаю. Вдруг это всё же не она? Вдруг наш бескрылый ангел-хранитель подбирает себе баб, похожих друг на друга. Жора, просто рядом пройдём. Будешь же мучиться: Лиза там была или нет.

- Она. Я уже всё разглядел. И не нужно сцен. Идём в буфет. На этом этаже. Из партера сюда не ходят.

Решительно, насколько позволяла хромота, ракетчик двинулся в буфет и к концу антракта основательно накачался. Под музыку Мусоргского он неверными пальцами нащупал под креслом брошенный бинокль. Маленькие стёклышки вперились в полумрак партера.

Наутро оба выехали в Пермь. Оставаться в Москве Тиллю было невыносимо.

В купе они оказались вдвоём, точнее – втроём, так компанию непременно составляла початая бутылка водки, и этот третий спутник периодически менялся.

- Меня попользовали и выбросили… Как бумажку в нужнике! – сокрушался Георгий.- Для чего… Зачем я возвращаюсь в Пермь! Ах, исполнял последнюю волю дорогой Элизы, чтоб её жертва не была напрасной. Серёжа! Об меня вытерли ноги!

Периодически на него накатывала злоба.

- Сойду! Вернусь, отыщу Фомина и всажу ему пулю меж глаз! Мерзкий лживый развратник!

Очередная рюмка приводила к смене настроения.

- Ну… убью его. Элизе я всё равно не нужен… И Ольге не нужен. Я никому не нужен!