Ранее известная как Америка

Я не мог ни о чем думать сквозь эту бурю звуков. Мне хотелось умереть, разбить себе голову прежде, чем ее успеет разбить этот шум. Из моих глаз текли слезы, вызванные плотностью звука. Но я все еще наблюдал, как струится сокрушительный поток пользовательских данных, как он течет вспять, неизменно вспять, к своему центральному источнику, пробираясь через паллиативы, которые мозг Бернхема изо всех сил пытался мысленно выстроить.

Вспять, и вспять, и вспять – звуки и краски миллионов людей, которые еще не получали сообщение Бернхема о естественном порядке вещей.

Мозг Бернхема окружили пушинки статических помех. Выглядело все так, будто у него выросла шерсть. Она искрилась, дымилась, обращала мысли и импульсы в электрическое насилие, в то время как поток данных выводил из строя каждую систему, направляясь к одному центральному серверу, обрушивал его, заливая бесконечной полосой прибоя.

Наверное, он кричал. Я не мог его расслышать из-за шума множества других голосов. Выходит, Билли Лу Роупс все-таки был прав: числа никогда не нарушали своих правил, и множество всегда было больше единицы, независимо от того, насколько важной была эта единица.

Однако я видел, что данные достигли своей цели. Я должен был бежать, воспользоваться теми десятью или двадцатью секундами, которые у меня были, и убежать до того, как сюда заявятся солдаты. Но те краски, о которых он думал, умирая, были прекраснее всего, что я когда-либо видел. Слива. Мандарин. Апельсин. Прежние названия. Съестные припасы, которые больше нигде не росли.

Готов поклясться: стоя там, наблюдая за жестоким закатом его дней, и я вкусил их.

52

Дам тебе небольшой совет: не стоит проявлять излишнее высокомерие, когда нужно бежать как на пожар.

(из «Путеводителя афериста по Территориям Экс-США»)

А потом огни, конечно, погасли. На этот раз ни один генератор не включил их обратно: либо последние электрические конвульсии Бернхема вызвали мощный перепад напряжения, либо Рафикова умышленно отключила электропитание.

Аварийные панели освещали все мягким кроваво-красным светом. Взвыли все сигнализации в помещении комплекса. Где-то зарядил дождь из бомб, вызывая ритм бегущих вибраций.

Я на ощупь выбрался из ниши и пошарил за занавесками, выскользнув из ткани примерно за тридцать секунд до того, как из-за угла выскочили солдаты Сан-Андреаса и бросились прямо на меня. В тусклом свете, с опущенными головами, они походили не столько на людей, сколько на полудюжину кеглей для боулинга, склоняющихся в сторону мести.

Хорошо, что боулинг был одним из моих любимых спортивных симуляторов.

– Руки вверх. – Дюжина голосов наперебой выкрикивала одни и те же два слова. – Руки вверх, или мы откроем огонь.

Я выкатил из угла инвалидное кресло Марка Дж. Бернхема и поднял расколотый бюст Альберта Коуэлла с ковра, где он валялся лицом вниз. Он был таким тяжелым, что я с трудом сумел это сделать. Что и придало мне нужное ускорение, когда я врубил питание и на полной скорости пустил кресло прямо по коридору. Отличный страйк. Кресло понеслось по узкому коридору, ударяя по коленям и опрокидывая солдат одного за другим. Несколько счастливчиков сумели отпрыгнуть в безопасное место, упав во второй коридор. Остальные рухнули, словно больные в гриппозном отделении, поранив себе бедра, отлетели назад на подвернутых лодыжках или просто ударились и свалились от неожиданности.

Я побежал. Я пролетел над ними, преследуя бюст Альберта Коуэлла и его сбежавшую инвалидную коляску, будто рассекая воздух.

На углу свернул влево и через секунду услышал грохот, с которым коляска ударилась в стену. Влево, вправо, влево: я поплыл сквозь шум, сквозь рикошеты выстрелов, глухие взрывы далеких бомб, пронзительный вой сигнализации. Я выбирал повороты по очереди, не зная, куда они ведут, пытаясь держаться на расстоянии от выстрелов, пытаясь найти во мраке какой-нибудь выход. Все коридоры, залитые красным светом, выглядели одинаково, за исключением тех, что были завалены обломками или заполнены трупами солдат – как Сан-Андреаса, так и сил Федерации.

Но, в конце концов, я сделал нужный поворот и увидел через зеркальное окно солнечный свет. Я выбрался наружу, задыхаясь, потрясенный тем, что сейчас все еще вечер, пусть даже солнце уже садилось. Уничтожение гигантского плавающего мозга и его подружки, заново родившейся в теле собственного сына, должно было занять как минимум пару календарных дней.