Раннее (сборник)

И, наотмашь выбрасывая ноги, Нержин поспешил к хутору один. В штабе ему сказали, что комиссар только что приехал со строительства, всю ночь был в дороге, и ушёл на квартиру. Нержин прямо побежал к добротной пятистенке{298}, где стояли командир и комиссар. Но комиссара и здесь не оказалось, а в натопленной комнате со светлыми занавесками на окнах сидел на кровати командир роты и, видимо, нестерпимо скучал. При входе Нержина он широко, мучительно зевал, и ещё при нём зевнул. На полу, прислонённая к кровати, стояла гитара. Он сидел без сапог, без гимнастёрки, с волосами растрёпанными. Нержин даже не узнал его уверенно – что это именно командир роты, так он был непохож на того молодцеватого лейтенанта, который однажды задумал устроить ротный парад, созвал для этого всю роту в Мартыновку, держал в руках раскрытую красную книжечку устава и по ней командовал сложные повороты взводным колоннам. А потом выяснили, что никто и в ногу не может ходить, по четыре человека в шеренгу, стал гонять пешком и тоже не научил, и поздно вечером взвод вернулся в Дурновку. Этот же самый лейтенант однажды приезжал во взвод, разметал дневальных, велел посадить их на гауптвахту (чего Брант не сделал, да и не было же никакой гауптвахты), а на почтительный рапорт Нержина, что он хочет попасть в артиллерию, ответил враждебно: «Командование знает лучше, где вы нужны».

Как человек, никогда не танцевавший, робеет сразу пуститься в вальс, так и Нержин, сотню раз ещё и до войны видавший воинские приветствия, никак не мог осилить чувство стыда и неловкости перед движением, которое даже и казалось ему таким ловким со стороны, что он в детстве его и перед зеркалом повторял, но на которое, попавши в армию, никак не мог решиться: правая рука изнывала от напряжения, как ей быть, а ни разу он не решился вскинуть её в приветствие при унизительной, стыдной мысли о том, как все сразу засмеются от его неумелости.

Так и сейчас, Нержин не отдал приветствия, а только вытянул руки по швам. Лейтенант сморщился, очевидно вспомнив этого назойливого бойца, и выругал его, что он дубина, что ни командир, ни комиссар его не вызывали, и немедленно отправляться в лес, иначе посадит на гауптвахту. (Которая при штабе роты у него уже, кажется, была.)

Нержин вышел, оглушённый обидой, и побрёл. Идти в лес? Но не мог же быть вызов ошибкой. Надо было, рискуя гауптвахтой, всё же искать комиссара. Нержин спрятался за сарай и стал наблюдать за штабом. Два раза вышел писарь, один раз по надобности, другой раз побалагурить с бабой, кутаясь в новую чистенькую телогреечку. Зашёл опять. Ещё минут пятнадцать безполезного высмотра – и возбуждение Нержина уже начинало перегасать. Неужели отправляться в лес? Вдруг, где не ждал, позади себя услышал голоса: это шли из кузни политрук Петров и дюжий кузнец-кубанец. Комиссар выговаривал кузнецу за какие-то гвозди и как будто ничуть не удивился, найдя Нержина за сараем, кивнул ему следовать. Дальше кузнец с неохотой признал свою неправоту и получил приказание быть готовым через полчаса к отъезду. Комиссар кивнул Нержину и в штаб, сел за стол, устало закурил, глаза у него были покраснело-безсонные. Улыбнулся.

– Ну, говорить долго некогда. В артиллерию не перехотел?

– Не перехотел, товарищ политрук! Но начинаю отчаиваться.

– Отчаиваться? Какой же из тебя тогда артиллерист? – Снял фуражку, провёл по белым, как лён, волосам. – Очень жаль, но помочь я тебе не смог.

Так и опустилось сердце. Не этого ожидал Нержин по началу разговора. Должно быть, его лицо резко вытянулось. Комиссар ещё раз улыбнулся, довольный.

– Значит, хочешь? Так вот единственное, что я мог тебе устроить. Я получил приказание из штаба батальона завезти к ним сейчас по дороге одного грамотного сержанта для командировки на несколько дней в Сталинград, в штаб Округа. Я вспомнил, что ты здесь, а не на мосту, удачно так получилось, и договорился, что привезу вместо грамотного сержанта сверхграмотного бойца. Какая командировка – сам не знаю, но, во всяком случае, ты побываешь в Сталинграде – а там уже всё зависит от тебя. Я б уж, на твоём месте, оттуда только с чёрными петлицами{299} уехал.

При этих словах комиссара взнялась в Нержине уверенная радость победы. Уж теперь его учить не надо было. Да, он вернётся оттуда с чёрными петлицами, хоть бы для этого надо было пройти 64 инстанции, вплоть до Командующего Округом. И уж совсем ни по какому существующему на земле военному уставу, приложил руку к сердцу:

– Товарищ политрук! Этого я вам никогда не забуду!

И оробел, понял, что выразил неловко. Но и на самом деле он начинал мысленно писать свой золотой список покровителей на долгом пути в артиллерию. И первым туда был записан младший лейтенант Брант, а вторым – политрук Петров – с лицом до того невыдающимся, незапоминающимся, что если когда-нибудь и встретить его, то можно пройти не узнав.