Раннее (сборник)

Пошёл Нержин на склад. Начальник склада уже инструкцию имел. Выдал – кирзовые сапоги при байковых портянках. (Сапоги, ничего себе!) Брюки – летние, но защитного цвета, какого на Нержине до сих пор ни клочка не было. И настоящую, хоть третьего срока, гимнастёрку. И вместо неохватного клочковатого чёрного бушлата – лёгкий, холодный, но по фигуре и защитного цвета. Уже не узнавал себя Нержин – впервые в жизни он выглядел воякой, обновлённым человеком. Но и на этом не кончилось счастье. Ещё – шлем-будёновку. Ещё – широкий брезентовый пояс. Ещё мазь – сапоги почистить. А затем – вынес ещё и шинель, настоящую солдатскую шинель, какую в батальоне не все сержанты носили. С гордостью натянул её Нержин поверх бушлата. В плечах – ничего, налезла. Коротка, всего до колен – ничего. А вот была беда: одна пола её была смята в несколько непоправимых складок, даже как бы изжёвана, спрессована по этим складкам – и не разглаживалась. Да ещё ж и в руке оставался портфель.

Ничего, ничего. Нержин вышел со склада обновлённый, впрямлённый, кажется и новой походкой. Не знал он, что плечи его недостаточно распрямлены и что под его «туго» затянутый пояс ещё можно голову ребёнка подсунуть. Ему казалось – он уже и для всех теперь военный человек.

Пошёл в штаб – о нём доложили, и сразу он был принят. Лейтенант Титаренко посмотрел, пощурился, не вполне довольно:

– А что с шинелью? Поглаже не было? – И указал на стул подле своего стола. – Садитесь, Нержин. – Ещё присмотрелся. – Должен сказать, я доволен, что Петров привёз именно вас. Основная командировка, из-за которой мы вас посылаем, – несложна, вам объяснит начфин, надо просто не потерять и не перепутать бумаг, отвезти. Но я дам вам командировку – ещё и личную, от себя. Я дам вам пакет для начальника отдела кадров штаба Округа. И этот пакет – тоже безделица, но на нём будет надпись: «вручить лично». И вы должны обезпечить: не отдать его на проходной под расписку, как это обычно делается, а, пользуясь этим пакетом, – проникнуть к самому начальнику отдела капитану Горохову. И когда попадёте к нему – отдать ему в руки, вот, моё личное письмо к нему. А пакетом – хоть и не затрудняйте, потом на проходной. Главное – письмо. Уяснили задачу?

– Вполне, – ухватывал Нержин. Он уже чувствовал полёт несущей судьбы и для себя.

– Но и это ещё не всё. Чтоб обратить внимание на мой рапорт, чтоб он был вскрыт и не затерялся, вы должны ещё добавить устно: что лейтенант Титаренко погибает в лошадином обозе. Курите? – предложил. Нет. Набил трубку, зажёг. Затянулся. – В этом шарашкином батальоне я медленно гнию, понимаете? Делать мне здесь нечерта. Ни одного военного человека, кроме меня, здесь нет. С первых дней войны я был в мотопехоте. Были в окружении под Киевом, вышли, под Полтавой ранило, а из госпиталя определили меня пока ограниченно годным и вот направили в обоз. И теперь брыкаюсь, пишу рапорта, но командир и комиссар батальона вцепились в меня и держатся. Посылал окольно – из штаба Округа никакого ответа. А капитан Горохов меня помнит лично, но, видно, ничего от меня до сих пор не получил. Такая ж теперь и почта. А на вас я надеюсь, – усмехнулся, – что вы обо мне не пойдёте командиру батальона докладывать, как, может, сделает какой писарь. И сами вы в положении сходном, ещё и хуже.

– Товарищ лейтенант, так вот вы читали мои рапорты – я тоже хочу отсюда вырваться.

– Вот вам и случай. Когда будете говорить с капитаном Гороховым – не упускайте и про себя. Хотя предупреждаю, что с вами сложней: отдел кадров штаба Округа распоряжается только офицерами, но не рядовыми. Округ не может вас никуда переназначить помимо командира батальона. То есть формально. Ну а уж тут я вам помогу, если чего-нибудь добьётесь в Округе.

Получило, получило толчок колесо застоявшейся жизни! Что за радостное ощущение, что на свою судьбу способен сам и повлиять! Лейтенанта Титаренко занёс Нержин третьим в свой золотой список.

Командировку оформили и объяснили быстро. Состояла она всего лишь в том, что Нержин должен был в интендантском управлении Округа сдать пакет да получить бланки новых командирских денежных аттестатов и привезти их в сохранности, вот и всё. Выдали командировочное удостоверение, продуктовый аттестат, сухой паёк на три дня – дорожный паёк оказался больше того, что Нержин получал в роте, к пайку появился и вещевой мешок, – а железнодорожного литера не выдали, разъяснив, что всё равно он не пригодится, вместо того дали срок командировки 8 дней, хотя до Сталинграда не было и трёхсот километров.

И со стучащим сердцем, портфелем и вещмешком, в изжёванной шинели – Нержин пошагал на станцию.

Дороги железные! Железные дороги первой военной зимы! Как будто снова задули на них ветры Гражданской войны, в которых Нержин жалел, что не жил.