Раннее (сборник)

Можно ждать, когда станут подавать паровоз, – но тогда уже поздно, не впросишься. Значит, надо узнать заранее. Надо ходить и выспрашивать, куда идёт поезд? Но никак нельзя, такие вопросы в военное время не задаются, это шпионство. А ещё ж бы надо узнать: и как быстро поезд идёт, по сколько перегонов в сутки. Однако пассажиры сутки считают, а перегоны нет, и скорость не вычисляют. Как получить для расчёта исходные данные: откуда выехали, когда? и главное, что за груз везут? По грузу и дурак догадается, надёжный поезд или нет. Но поди позадавай такие вопросы в военное время, сейчас тебя и сгребут. Недоверчивы, насторожены все люди в военное время. И они правы.

Но и ты же прав.

И оказывается: для того чтобы уехать поскорей, поверней и потеплей, – совсем не к теплушкам, не к составам надо идти, не по путям бродить, как делает железнодорожный новичок. Волки таких переездов знают, куда идти – в диспетчерскую!

На первой двери будет написано: «Вход посторонним воспрещён». Толкай эту дверь и иди! На второй будет старая закопчённая надпись: «Служебный вход». Он самый, толкай дверь! На третьей: «Вход категорически воспрещён». Так, так! ты на верном следу. Даже если бы череп увидел и скрещенные кости – не робей, нажимай на дверь! А когда проникнешь сквозь самую последнюю и самую грозную из дверей, то с умилением услышишь здесь и плач младенцев, и материнские колыбельные, увидишь и бородачей с непременными мешками, и таких же солдат, как ты, и тем более командиров. Ты вошёл теперь в то место, где рождается движение поездов.

По дорогам необозримой родины пришлось дальше Нержину проездить сряду не восемь дней, а месяц, отмахнуть диагонали от Сталинграда до Москвы, и за Нижний Новгород в керженские леса, и опять назад, и через Иваново до Костромы, и много прошёл он этих диспетчерских, от крупных узловых станций до глухих разъездов, и вывел: что каждого, кто работал на диспетчерской службе в годы войны, надо послать на курорт до конца его жизни.

Иногда это мрачный небритый мужчина, иногда это тонкая бледная девушка. Но всегда это – человек, переутомлённый безсонницей и измученный своей дергливой напряжённой работой. Сутками они дежурят? или сплошными неделями? Когда они успевают дойти до такого мутного взгляда, до такого однотонного голоса, одинакового для вопроса, для приказания и для брани? Этого не узнаешь, потому что не улучишь и минуты с ними поговорить. Сидит диспетчер, обложенный телефонными трубками, обставленный вспыхивающими сигналами. В одну трубку говорит, в другую слушает, что-то отмечает на своих графиках, крутит ручку третьего, четвёртого телефонов, а ещё пронзительно взвенивают пятый и шестой, а ещё ревёт затесавшийся в диспетчерскую младенец, а ещё ругаются и чего-то требуют одиночные военные. А вот подходит к перилам, отделяющим диспетчерские столы, очень бледный, истончавший лицом мужчина в тяжёлой дорогой меховой шубе. Он переклоняется к диспетчеру и, улучив мгновение, когда кажется, что диспетчер не разговаривает ни по одному из телефонов, с приятной вежливой улыбкой спрашивает его:

– Скажите, пожалуйста, вы видели картину «Чапаев»?{307}

Диспетчер смотрит на незнакомца обалдело, должно быть пытаясь освободиться из паутины путей, стрелок и номеров и сообразить, кто из них двоих сошёл с ума. А незнакомец в шубе, обрадовавшись, что привлёк к себе внимание диспетчера, повторяет с улыбкой:

– Вероятно, – он выговаривает «вериятно», – видели. Все её видели.

Диспетчер, как чеховский бухгалтер, готовый на преступление, молча смотрит на незнакомца с нарастающей мутью взгляда. Даже нахальным солдатам рядом становится неловко – ну нашёл время, о чём! Но незнакомец развивает вкрадчиво:

– А Петьку из «Чапаева» помните? Петьку-пулемётчика? Так вот я есть тот Петька. Да-да, тот самый. Значит, артист. Я, видите ли, отстал от ленинградского эшелона – и как мне его теперь догнать? Вы меня не посадите на поезд?

Нержин – не Петька и не артист, ему и проситься нечего, чтобы посадили на поезд. Но у него есть уши и голова на плечах. Язык диспетчеров непохож на язык прежних станционных громкоговорений: «Граждане пассажиры! Поезд № 89 следует до Сталинграда и отправляется с третьего пути через пять минут». Нет, диспетчер однотонно и непонятно говорит в трубки:

– …Оставь полувагоны, бери десять-семьдесят шесть… Никифоров, пусти его на пятый… Внимание, Панфилово, пускаю тысяча сто двадцатый… Цистерны? успеем, он не пойдёт… Заправился? цепляй с седьмого… Никифоров, пусти его на второй… Проверили? пришлите старшего к дежурному… Слушает Филоново… Нет, не могу принять. Вот, отпущу на Себряково – прийму. Иванов, не ковыряйся, его срочно нужно…