Раннее утро. Его звали Бой

Они долго еще говорили про Народный фронт, забастовку в кафе и запрет на чаевые. Во всяком случае, пока ели дыню, с которой начался обед, и омары под майонезом (Мария Сантюк сделала из этого блюда настоящий сад: вокруг нарезанного ломтиками омара положила лимоны в форме корзиночек, помидоры в форме роз и тут же рассыпала натертые желтки крутых яиц, похожие на цветущую мимозу. Не говоря уже о кусках панциря, разложенных там и сям для красоты, и пристроенных с одного конца блюда клешнях). Когда подавали омара (блюдо несла, конечно же, я; ведь я здоровее, чем эта тощая Иветта. А она шла за мной и несла соусницу с майонезом), мсье Бой запел: да здравствует Санкта Сантюк, да здравствует Иветта, да здравствует Сюзон. Барышни, его гостьи, захлопали, и Хильдегарда, и мадам Макс тоже.

Пока я разносила, мсье Бой сменил тему и стал вспоминать свою поездку: как он познакомился в Америке с труппой негритянских танцоров и танцовщиц и как потом опять встретился с ними в Париже, на балу, а их танец называется Сьюзипопо, а он называл его Сюзон-Попо и улыбался во весь рот, все зубы напоказ, и все смотрел на мой испанский передник, мне пришлось надеть его, ведь это же было 14 июля, праздник. И я тоже улыбалась. А потом он рассказал, как сфотографировался на ступеньках Оперы с этими танцорами и танцовщицами, и когда фотографии будут готовы, все увидят, что эти негритянки — блондинки. Конечно, сразу за столом все развеселились, все-таки это праздник, 14 июля, и негритянки-блондинки на фото с мсье Боем — это повеселее, чем плавающий франк или забастовка официантов кафе, веселее, чем Народный фронт и какой-то там еще Леон. Я ожидала, что сейчас мсье Макс сделает очень строгое лицо и скажет: Хильдегарда, выйди на минутку на террасу, я позову тебя к следующему блюду. Но нет, вовсе нет, он продолжал есть омара (у него отличный аппетит, у мсье Макса) и не показал виду, что находит рассказ мсье Боя «не для детей». И тут уж мадам Макс рассмеялась от души и спросила у мсье Боя, а может, на этих негритянках были парики, а не свои волосы. А мсье Бой ответил:

— Ты хитрюшка.

И за столом стало еще веселее. Мадмуазель Зузу размахивала руками, как заводной заяц, а мадмуазель Долли, вытирая слезы, повторяла:

— На ступеньках Оперы, правда, Бой, на ступеньках Оперы, поклянись?

— А ты бы хотела, чтобы я сфотографировался на веранде президентского дворца? — спросил мсье Бой.

Тут уж и хозяйка рассмеялась. А ведь в начале эти танцовщицы ей явно не понравились, как и та актриса, про которую мсье Бой рассказывал в первый вечер по приезде, та самая, у которой в столовой бассейн. Она повернулась к мадмуазель Долли, улыбаясь и даже с гордостью:

— Ну вот видите, Долли, какой у меня сын!

Вот тут-то мсье Жаки не выдержал. До этого он делал вид, что не слушает мсье Боя, разглядывал стены, небо, террасу, вино в стакане, но вдруг высморкался (никто так не сморкается, как он), потом откашлялся, потом выпил то, что у него было в бокале (да не воду, а вино, выпил, налил и опять выпил, синусит не мешает ему хорошо закладывать за воротник), наконец повернулся к мсье Бою, все лицо у него перекосилось от злости, и спросил, что, он только за этим и ездил в Америку, чтобы разгуливать с негритянками-блондинками и плясать с ними, спросил, что, на это он тратил деньги семьи, пока другие, другие, другие, и при этом он бил себя в грудь, пока другие здесь работали, выбиваясь из сил. Мадам Жаки крикнула ему:

— Что это с тобой сегодня, Жаки?

А мадам Макс сказала:

— Прошу вас, Жаки.

Вот тут-то мсье Макс и произнес:

— Хильдегарда, выйди на террасу, я позову тебя к следующему блюду.

А хозяйка сказала, обращаясь к мсье Жаки:

— Чего вы вмешиваетесь, друг мой? У Боя есть состояние, и он тратит его по своему усмотрению.

Барышни-гостьи уже не в первый раз присутствовали при таких ссорах в семействе Малегассов. Мадмуазель Долли ковырялась в своей тарелке, а мадмуазель Зузу закурила, они всегда так делают в подобных случаях. Хильдегарда вышла из-за стола, не возражая, но видно было, что если бы, проходя мимо дядюшки, она могла как следует стукнуть его по голове, она бы сделала это: такие глазищи у нее были, так и стреляли, что твои пистолеты. У мсье Боя улыбка не сходила с лица. Он дал всем высказаться, а потом обратился к мсье Жаки:

— Ну что тут поделаешь, дорогой Жаки, у других есть заслуги. А у меня просто везение.