Ранние сумерки (СИ)

Они сами не успели бы. Ни гонцы, отправленные на запад, к неглубокой могиле Эола за его оружием, ни малый отряд, ушедший на юг к Эоловой усадьбе. Даже слуги Эола были бесполезны, хоть один из них впал в ужас от случившегося и отвечал на любые вопросы...

Они и с подсказками Ломиона едва успели, больно много всего росло в Эоловом саду. По-честному, главная заслуга здесь все равно у травниц Хисимэ и Майтариль. Но без подсказок...

Нет, и думать не хочется. Не нужно.

Напоенный, наконец, молоком и целительским жидким супом, сын Арэльдэ спал все там же, на лавке в его мастерской, съежившись под материнским плащом. И Тьелпе на мгновение очень захотелось лечь здесь же и обнять его.

Вот только слуг Эола надо бы все же выпустить из кладовой. И работа стоит второй день. И гонца к Нолофинвэ нужно отрядить, и главное, понять, как рассказать обо всем безумии.

И к Тинголу, что самое неприятное. Возможно, слуга Эола, который в таком ужасе от дел хозяина, станет подходящим посланцем.

— Я отправил вслед малому отряду новый приказ, — сказал Куруфин, едва Тьелпе вошёл к нему. — Оставаться там и охранять усадьбу.

— Поискать записи в мастерской Эола, конечно же?

— И это.

— Тингол будет в ярости, — предупредил Тьелпе.

— Как родичи, соседи и временные опекуны, — улыбнулся Куруфин нехорошо, — мы вправе сохранить наследство сына Арэльдэ и управлять им до его совершеннолетия.

— Отец, ты хочешь виру за Тьелкормо? Но зачем тебе Нан-Эльмот? Даже ты вряд ли отдашь приказ рубить древние дубравы ради построек. И говорят, энты есть и в нем тоже!

— Да, я хочу виру за них обоих, раз уж больше ничего не могу сделать!

— А если потом Ломион захочет Нан-Эльмот обратно?

— После того как он вырастет в прекрасной Барад-Эйтель, под крылом короля, среди его мастеров и воинов? Не захочет. Можем поспорить!

Тьелпе махнул рукой. Спать захотелось ещё сильнее. Потому что для них ничего не закончилось. Все веселье впереди.

Особенно если Верховный Король нолдор решит явиться лично.

А если на кону будет ругань с Тинголом за владения — он может.

— А что скажет Майтимо? — спросил Тьелпе ехидно.

И злорадное удовольствие с лица Куруфина исчезло.

Мнение старшего брата обычно беспокоило лордов Аглона куда больше, чем мнение короля.

*

Дальних гонцов отправляли через два дня.

На север, в Барад-Эйтель, слали с письмом Тьелкормо троих. Писать тот ещё не мог, он и разговаривал с трудом, но оруженосец послушно записал все, что тот, задыхаясь, наговорил. Куруфин переписал, выбросив из текста “рауговых мерзавцев” и “паучьи отродья”, и прибавил послесловие от себя.

Тинголу Куруфин, с согласия брата, писал сам, и Тьелпе с ним спорил ночью, упоминать или не упоминать сразу о Нан-Эльмоте. Письмо в Дориат повезут слуги Эола, им в сопровождение отрядили четверых. Чтобы не сбежали, пошутил Куруфин. Ломион вышел проводить их следом за Тьелпе, когда уже садились на коней. Слуги Эола смотрели на мальчика во все глаза, и Тьелпе примерно понимал, что они видят и думают — какой сын их господина бледный и замкнутый, это от горя, или его тут запугали сыновья Феанора? Самих-то слуг из кладовой два дня как выпустили, но они шарахались от всех, и Ломиона, прятавшегося у Тьелпе в мастерской, увидели впервые с той ночи. Тут слуга Динен спрыгнул с лошади и подбежал к мальчишке. Для этих сумрачных, которые лишний шаг в Аглоне боялись сделать — неожиданно. — Юный господин... — Динен запнулся на имени. И повторил твёрже: — Юный господин мой, нас отсылают к государю Тинголу с известиями. Хочешь ли ты что-то сказать? Или что-то передать? Ньяльмэ, сделавший было шаг вперёд, задвинул кинжал в ножны, звучно, почти напоказ. Ломион мотнул головой. Отступил, невольно оказавшись рядом с Ньяльмэ. Казалось, хотел отойти ещё дальше, но сдержался.

Динен опустил голову.

— Захочет ли юный господин вернуться домой? — спросил он с усилием. Кажется, слуге потребовалась на это вся храбрость.

— Нет!.. — выпалил Ломион почти в испуге.

Динен молча вернулся к лошади, тяжело, как раненый, забрался в седло. Второй слуга, чьего имени Тьелпе так и не узнал, только смотрел круглыми глазами.

Южные посланники тронулись первыми. Промчались мимо свежего кургана на склоне.

Ломион не видел похорон матери. Тьелпе казалось, это неправильно, но Куруфин настоял, что не надо тащить мальчика для этого из мастерской. Не трогать, пока не выйдет сам.

— Останешься здесь или вернёшься? — Тьелпе положил руку Ломиону на плечо. Проследил за его взглядом.

Там, в углу возле псарни, играли ещё мелкие и неуклюжие щенки одной из лучших гончих Тьелкормо. Один отбежал слишком далеко, мать небрежно ухватила его за шкирку и притащила к остальным. Ломион молча сел на ступени, не отводя от них взгляд.

— Хисимэ позовет тебя, когда испекут хлеб, — сказал Тьелпе. — Я буду у себя.

Посмотрел на отца.

“Рано”, — отозвался тот.

*

Четыре месяца спустя.