Рарок и Леса

А случилось в то утро следующее – Руфус не сбежал, он подошёл к Гелис на ватных ногах и, молча, уставился на неё с видом ягнёнка, явившегося на добровольное заклание. Тон, которым заговорила с ним Гелис, можно было охарактеризовать, как скучающе-презрительный. Почему-то девушка не смотрела при этом парню в глаза.

– Руф, – начала она негромким холодным голосом, – не знаю, что на тебя нашло…

Её дальнейшие слова он слышал, как сквозь толщу воды. Она сказала тогда, чтобы он выбросил всё это из головы, что она не чувствует к нему ничего «такого», что, наверное, это на него весна так действует, и он сам себя во всём убедил и вообразил себе невесть что. Руфус попытался было вяло возражать, но эти его попытки были решительно пресечены. Гелис заявила, что вообще не любит такой тип мужчин, к которому принадлежит он, и настоятельно попросила, чтобы он оставил её в покое. Впрочем, они могут быть друзьями.

Несмотря на то, что всё сказанное Руф уже предвидел, он был раздавлен. Нет большего унижения для парня, чем то, которое может доставить ему девушка. И самое ужасное было то, что она была совершенно права! Руфус понимал это. Ведь ни одна девушка не обязана отвечать парню взаимностью, только потому, что он в неё влюбился. И всё же…

Теперь он, конечно, понимал, что должен быть благодарен Гелис за эту отповедь. Она осадила его резко, но не зло. Честно дала понять, что они птицы разного полёта, ничем не обидела и не пыталась смеяться над его чувствами. Сейчас он это понимал, но тогда…

Тогда Руф даже уйти не смог с достоинством. Промямлил что-то и двинулся куда-то боком, в то время, как Гелис повернулась к нему спиной и удалилась, гордо вскинув подбородок и громко щёлкая каблуками. Ему ничего не оставалось, как запереться в своей комнате, где он и провёл остаток дня, сказав пришедшему за ним члену общины, что плохо себя чувствует. (Это не было ложью.)

Они сталкивались ещё, и ещё разговаривали. Руфус, хоть и понимал, что всё кончено, делал слабые, неуклюжие попытки завоевать расположение Гелис, но прежней непринуждённости в их беседах уже не было, хоть через некоторое время девушка смягчилась и стала вести себя с ним более приветливо. Руфус старался говорить с ней о вещах посторонних, но они периодически возвращались к теме любви, и тогда Гелис, немного тактичнее и сдержанней повторяла ему то, что сказала тогда.

Наконец, они поссорились. Из-за чего? Руфус этого уже не помнил. Из-за пустяка какого-то. Но Гелис тут же воспользовалась этим, как поводом, чтобы показать себя пострадавшей и преследуемой помимо её воли, а потому несчастной.

Руфус пришёл в отчаяние. Меньше всего на свете он хотел бы, чтобы кто-то из-за него страдал и был несчастлив, а тут выходило, что он доставляет несчастье не кому-нибудь, а любимой девушке, к ногам которой он с радостью положил бы собственную жизнь. Нет, этого он не мог допустить!

Хорошенько поразмыслив, Руфус решил, что его попытки что-то наладить и исправить, приносят лишь вред и страдания той, кого он мечтал сделать счастливой. Выход был один – уйти, исчезнуть с её горизонта, что Руфус и сделал немедленно.

Собрать свои нехитрые пожитки, состоящие в основном из книг, было для него делом нескольких минут. Ещё минут десять у него ушло на то, чтобы найти попутчиков, согласившихся подбросить его до Форта Альмери. И вот одним прекрасным утром начинающегося лета, он покинул Золас-град, оставив после себя два письма – одно для общины очень полюбивших его инциатов, а другое для Гелис, с извинениями за причинённое зло и признанием того, что он во всём ошибался. (В чём именно он ошибался, Руфус не уяснил даже для себя самого, но извинение в совершённых ошибках должно было, по его мнению, успокоить девушку, которая бывало, высказывала сожаление о том, что Руфусу пришлось страдать от неразделённой любви.)

Что случилось с самой Гелис, и какая была её дальнейшая судьба, так и осталось неизвестным. Известно лишь то, что она вскоре тоже покинула Золас-град, а незадолго до отъезда в разговоре с теми же кумушками заявила, что этот Руфус такой же, как и все мужчины – сначала попытался закадрить, а потом сбежал…

Между тем, молодой проповедник остался со своей печалью один на один. Конечно, он в молитвах поведал своё горе Инци, но тот не ответил ему. Впрочем, Руфус и не рассчитывал, что Инци будет каждый раз удостаивать его беседой. С подобными проблемами люди должны справляться сами, иначе им смысла нет вылезать из младенческих пелёнок, а значит и жить, потому что жизнь предполагает самостоятельность.

Молитвы приносили успокоение, но не забвение. Память ежедневно и ежечасно возвращала юношу к событиям, произошедшим в Золас-граде во время этого, второго его посещения злополучного города. (Во время первого, двенадцатилетнего, тогда, Руфуса, дважды едва не убили.) Приглушить боль и отвлечься помогли забота о пастве, всё время пополняющейся новыми членами и… починка-производство обуви. И то, и другое досталось ему от предыдущего священника, недавно покинувшего этот мир и не успевшего выслушать последнюю исповедь своего ученика.