Раскаленный добела

— Хорошо. Потому что теперь, когда я нашел тебя, ты закончила завтракать один. Кроме того, ты покупаешь хорошие хлопья.

— Может, мне надоело, что ты лазишь в мой холодильник и спишь на моем диване?

— Что, кстати, чертовски неудобно. Как думаешь, ты сможешь достать футон?[5] Я бы точно лучше спал…

— Иди домой, Броуди.

— Забавно, именно это я и собирался тебе сказать.

— Что?

— Иди домой, Гриффин. Ты не можешь просто бездельничать всю оставшуюся жизнь, потому что ты понес некоторые потери. Пора двигаться дальше. Вернуться домой.

Он пристально посмотрел на брата.

- Но я не знаю, где мой дом.

— Конечно, знаешь. Это то, что делает тебя счастливым.

Но в этом-то и была проблема. Гриффин действительно больше не знал, где это было — и, что еще хуже, у него было чувство, что это было вовсе не “где”, а “кто".

Учитывая, что он ушел от всех, кто когда-либо заботился о нем — или позволил ей уйти от него — он чувствовал себя чертовски бездомным в данный момент.

Господи, как же он устал скучать по людям. Его друг. Грэг. Его родители.

Линди. Как ни странно, он скучал по ней так сильно, что это была физическая боль, и не только от похоти. У него болело в груди, его разум пострадал. Как же ему удавалось целый год оставаться одному и молчать? И почему ему вдруг понадобилось… больше?

Может быть, потому, что вот уже пару недель она у него была. У него была цель, работа — и он был окружен людьми, о которых заботился, и которые заботились о нем в ответ.

И снова Гриффин был нужен — желанен — и он преуспел в этом, несмотря на чувство вины, которое пришло вместе с этим.

— Ты еще не понял, Гриф?

Он встал.

— Я собираюсь на пробежку.

Броуди покачал головой.

— Значит, ты все еще амбициозен. Ну, что ж, действуй. Посмотрим, сможешь ли ты убежать от чувства вины за то, что снова начали жить.

— Броуди…

— Эй, никаких оправданий, только не для меня. Просто иди.

Гриффин попытался сделать именно это. Конечно, он бежал достаточно быстро, чтобы выбиться из сил, но все остальное — воспоминания, надежды и мечты — к сожалению, как и весь прошлый год, не покидало его.

Когда Гриффин вернулся в маленький домик, который уже год называл своим, он стоял на веранде, все еще пыхтя и потея. Рюкзак Броуди одиноко лежал на столе, но его брата нигде не было видно.

Никого не было, и, разминая затекшие мышцы, Гриффин проклинал то самое одиночество, которое так долго искал.

Интересно, что сейчас делает Линди? Летает? Да, без сомнения. На этот раз в Южной Америке? Черт, она может быть где угодно, с кем угодно.

Так долго Гриффин не позволял мыслям о ком-то еще проникать в свое существование, но теперь, когда он вернулся и был так жив в течение нескольких недель, стало невозможно оставаться в коконе.

Он никогда не забудет того, что потерял, никогда. Но суровая правда оставалась — они были мертвы.

А он — нет.

Линди не могла быть заменой, но, видит Бог, он не искал ее — не искал ничего, и все же он нашел… что-то невероятно хорошее и невероятно особенное.

Из рюкзака Броуди на столе зазвонил сотовый телефон, тот самый, который он вернул брату в ночь их возвращения. Зная, что это, скорее всего, звонят его родители, Гриффин отвернулся. Он все еще не мог говорить с ними, он не знал, что сказать, или как сказать…

Телефон зазвонил во второй раз. Гриффин видел, как его мать постукивает ногой, как она делала, когда ждала. Для такой теплой, любящей женщины у нее почти не было терпения, и уж точно не было его для мобильного телефона.

Вот почему Гриффин знал, что они действительно понятия не имеют, куда он поехал, иначе они были бы здесь, прямо здесь, требуя, запугивая, уговаривая его.

Третий звонок пронзительно зазвонил. Его мама сейчас прикусывала нижнюю губу, ее глаза были полны беспокойства.

Дерьмо. Один быстрый взгляд на дисплей заставил его сердце забиться быстрее. Он был прав, это была некая миссис Филлис Мур, необыкновенная мать.

Гриффин уставился на свой большой палец, лежащий на кнопке ответа, удивляясь, почему все причины, по которым он так долго избегал ее, теперь казались такими глупыми.

Зазвонил четвертый звонок, но его большой палец оборвал его. Глубоко вздохнув, он заговорил:

— Привет.

Короткое потрясенное молчание. Потом дрожащий голос матери:

— Гриффин? О,Боже, Гриффин, это ты?

Казалось, с его груди свалилась огромная тяжесть.

— Да, — его голос был хриплым, когда она разрыдалась. — Это я, мам.

* * *

Броуди болтался без дела. У него это хорошо получалось. По правде говоря, он сделал своим хобби то, что старался сделать жизнь как можно более легкой, но в последние два дня, казалось, ничто не давалось легко.

Ему было скучно в собственной компании и, что еще хуже, он испытывал отвращение к самому себе и к своему отсутствию направления. Сидя на берегу океана, он смотрел на волны, волны били его по ногам. Туманное утро было наполнено длинными, низкими облаками, скользящими над водой, и холодом в воздухе. Океан бился о песок в унисон с головной болью, назревавшей в его голове.

Головная боль. Вот к чему он пришел, Броуди действительно был достаточно напряжен, чтобы получить головную боль.